Марцин Подлевский - Прыгун

– Это у меня личное, – заметил Малькольм Джейнис. Миртон его не слушал, уже подключаясь к консоли и входя в непосредственный контакт с кораблем. Импринт внезапно захлестнул его словно волна, превращая в единое целое с «Ленточкой».

Он был в космосе.

Его окружала межзвездная чернота, пронизанная эхом уже гаснущей Глубины. Истребитель летел почти сразу за ним, выплевывая очередную серию выстрелов и маневрируя так, чтобы сосредоточить огонь на уже поврежденной магнитной защите правого борта. Если бы все были введены в стазис, доверившись исключительно маневрам искина, им уже пришел бы конец – кастрированный искусственный интеллект не мог выйти победителем в схватке с интуицией и чутьем наемника, ибо, как подозревал Миртон, это был именно наемник.

«Со мной они тоже бы разделались, – понял он. – Я не настолько уж хорош. Но не сейчас».

«Ленточка» сделала бочку, от которой раскалились перегруженные антигравитоны, пытавшиеся помочь набирающему энергию глубинному приводу.

– Что, собираетесь прыгнуть? – усмехнулся Джейнис. – Искин у вас, может, и хороший, но не настолько.

– Катись отсюда, малыш, – процедил в микрофон Миртон, заставив наемника прийти в замешательство и выигрывая несколько ценных секунд.

– А ты герой, – заметил Малькольм. – Если прыгнете и я вас найду – избавлю тебя от страданий. Оторву твою тупую башку. Сразу же после яиц.

«Девятнадцать секунд, – подумал Грюнвальд. – Восемнадцать. Семнадцать. Шестнадцать».

Внезапно «Ленточка» получила прямое попадание, после которого по правому борту осталось всего несколько процентов поля. Выругавшись, Миртон резко свернул, переключившись в режим непосредственного контакта с боевой рубкой. Маневр был самоубийственный: теперь он летел прямо на истребитель, целившийся в защищенный полем нос прыгуна. Защита быстро таяла, но Миртона это больше не интересовало: поступив так же, как и наемник, он выпустил в противника очередь из своей турбинной пушки, дополнительно усиленной пробивающим магнитную оболочку лазером. Он жалел, что плазма, как и вторая турбинная пушка, не работает – вряд ли лазер для горных разработок мог нанести сколько-нибудь серьезный вред, но можно было рассчитывать на попадание в какой-нибудь жизненно важный элемент. Если бы только у него была плазма… А если и у того тоже?.. Нет, вряд ли – на истребителях лазеры не устанавливали, те были слишком слабы и не окупались со стратегической точки зрения.

– Ах ты сукин!.. – заорал наемник, уходя с линии обстрела. – Да я тебя…

«Семь секунд, – подумал Грюнвальд, видя, как истребитель разворачивается и стреляет из ракеты, нацеленной на едва живой правый борт «Ленточки». – Не попадет. Не может попасть». Однако наемник, к его удивлению, взорвал ракету перед самым кораблем, и в борт ударила гравитационная волна, высасывающая защищенную полем материю; если до этого Джейнис хотел их поджарить, то теперь намеревался убить. Гравитационная ракета – о подобном оружии Миртон слышал, может, только однажды. Материя, которой коснулась ее энергия, сжималась, превращаясь чуть ли не в микроскопическую черную дыру. Корабли теряли маневренность, корпус трескался, разрываемый искусственной гравитацией, которая, однако, была опасна как для атакуемого, так и для атакующего, – не самая умная, но исключительно успешная стратегия.

– Ты мой, – заявил Малькольм Джейнис. На «Ленточке» взвыли сирены, стазис-навигаторская погрузилась в темноту, раздался чудовищный грохот, все вокруг затряслось. Грюнвальд услышал донесшийся откуда-то взрыв и пронзительное шипение уходящего воздуха.

А потом корабль замерцал и прыгнул сквозь Глубину.

Когда Пин все окончательно доставало, она сбегала на Серое море.

Серое море было единственным крупным водоемом в окрестностях поселения Тартмана, не считая впадавшей в него реки Нис. Большая часть северного континента Евромы-7 – седьмой планеты системы, находившейся в пятом секторе Черной Вуали, как называли небольшую туманность на краю Рукава Ориона, – была покрыта лесом и, как и вся планета, окутана вечным туманом, скрывавшим деревья, холмы, долины и древние руины Иных.

Вайз нравилось бывать одной. Она осторожно ступала по каменистому пляжу Серого моря, вслушиваясь в шум и шипение ударяющихся о берег волн. Больше всего она любила Закатную пору, то есть вторую половину дня на Евроме-7 – тянувшийся словно до бесконечности заход единственного солнца планеты, отбрасывавшего на воду тысячи мерцающих отблесков. Ночь была холодна и наполнена страхом; система Евромы, чудом уцелевшая после Машинной войны, так и не была полностью внесена в каталог и описана чиновниками Старой Империи. Известно было лишь, что пребывание ночью за пределами поселений достаточно небезопасно.

Пока, однако, длилась Закатная пора, и Пинслип просто шла, иногда приседая и вытаскивая застрявшие в камнях карбоны – небольшие жемчужины, за которыми охотились кружившие в небе во́роны. Единственные известные на планете птицы якобы напоминали воронов с легендарной Терры, отсюда и их название, хотя они были намного крупнее и умнее, а еще черные как смоль, не считая лишенных зрачков белых глаз. Их, правда, сложно было считать полноправными Иными – как и большинство населявших Еврому созданий, – но Вайз все равно казалось, будто они за ней наблюдают, пытаясь прокаркивать фрагменты забытых слов.

– Жра-ать! – прохрипел тот, что покрупнее, приземляясь на кучу пористых камней. – Жра-ать!

– Держи, – Пин бросила ворону блестящий карбон. Тот каркнул, наклонился и клюнул, а затем задрал клюв, пытаясь проглотить твердую жемчужину, и Вайз на мгновение испугалась, что он задохнется. Ворон, однако, захлопал крыльями и переступил с ноги на ногу, поглядывая на нее с явной хитринкой.

– Жра-ать! – снова каркнул он, но Пинслип лишь засмеялась и покачала головой.

– Иди сам поищи, старый негодник, – ответила она, ускоряя шаг.

Метрах в двухстах впереди на пляже возвышалась скала, которую местные называли Пальцем Тартмана – идеальное место, чтобы усесться на ее вершине, слушая шум волн и забыв обо всем. Когда Закатная пора вступала в решающую фазу, именно Палец первым погружался в тень. Пин любила сидеть на нем, наблюдая, как пляжи Серого моря окутывает гаснущий в течение многих часов розовый свет, защищая Еврому-7 от прихода ночи. Впрочем, то было единственное время, когда Палец Тартмана оставался безлюдным, – сидеть на нем в Закатную пору считалось опасным чудачеством, и в селении ходили рассказы о безрассудных глупцах, которые, убаюканные шумом волн, заснули на вершине Пальца, чтобы никогда уже больше не вернуться домой.