Юрий Никитин - Крабоид [litres]

– Размера? Ну ты же видишь…

Он пояснил в нетерпении:

– Кроссовки, что на тебе, какой номер?

– Не знаю, – ответил я честно. – Мне любой подходит.

Он посмотрел в удивлении, уже раскрыл рот, намереваясь что-то сказать, но мощно захлопнул, смолчал, только взгляд стал острее, а когда пришли в нужное место, почти весело сказал такой ж молоденькой, как и в первом отделе, продавщице:

– Девушка, принесите нам «адидасы». Нет, «рибок» не надо, вы знаете почему. Это оскорбительно, а вот «адидас» таких фокусов себе не позволял к нашему великому мужскому удовольствию.

Женщина заулыбалась, что-то поняв, неведомое мне.

– Какой размер?

Он взглянул на меня и ответил несколько замедленно:

– От тридцать девятого до сорок пятого.

Она вскинула брови, но ушла, двигая задом из стороны в сторону, что здесь служит неким призывным сигналом.

Шерлок кивнул мне на низенькую лавочку. Я послушно сел, в картонных коробках, что принесла вернувшаяся женщина, оказались новенькие кроссовки. Я по требованию Шерлока начал примерять, и с каждой сменой обуви его брови поднимались все выше и выше.

– И что? – спросил он шепотом. – Все подходят?.. Все точно по ноге?

Я ответил в растерянности:

– А как должно?

Он подумал, сказал женщине:

– Берем сорок четвертый. Одевай, а свои брось вот в ту корзину…

Женщина унесла остальную обувь, а он мне сказал тихо:

– С твоей фигурой стыдно носить тридцать девятый. Сорок пятый в самый раз, но в сорок четвертом будешь казаться интеллигентнее. Ничего не понял?.. Это неважно, жизнь вся непонятная, пойдем.

Он расплатился карточкой, это я уже понял, мы вышли, он пробормотал:

– Хотел бы и я подгоняться под обувь и одежду, а то всегда где-то трет или давит. Тебе точно не жмет?

– Ничуть, – заверил я.

Все же он чуть повеселел, словно заплатив за меня, уже снял с себя часть долга, о котором говорил, а я смутно начал понимать, что в этом случае долг – забота о прочих членах стаи. Так же заботятся друг о друге волки, а еще больше муравьи, первые разумные существа на этой планете.

Устраиваясь за рулем, он проговорил в задумчивости:

– Надо бы тебя на рентген… Вдруг у тебя внутри атомная бомба?

– Зачем она мне? – спросил я в замешательстве.

Он двинул плечами.

– Я детектив, должен подозревать всех. Такая как бы нехорошая, но нужная профессия.

– А вот Марианна доверяет, – напомнил я.

Он поморщился.

– Марианна… Да, она старший детектив, а я младший, но женщины заточены оберегать семью, а мужчины – племя. Ты не угроза ее семье, а вот нашему человеческому племени… еще непонятно. Потому подозреваю тебя я, а не Марианна.

– А почему Марианна старше? Командуешь везде ты!

Он фыркнул.

– Уступка феминизму. Для общественности и отчетности. Все врут и прикидываются, на этом держится мир. Разница только в том, что на верхах вранье зовется дипломатией, а в низах брехней, но чаще еще крепче.

– Ничего не понял, – ответил я честно.

– Не только ты, – заверил он. – Пристегнись, съездим еще в одно местечко… Не против?

– Я тебе доверяю, – сообщил я.

Он посмотрел хмуро и с прежним подозрением.

– А я вот как бы сомневаюсь. Будем выяснять. Профессия такая, я ж говорил. Я почти ученый, понял?.. Только самого первого ранга.

Ехали долго, наконец он припарковал автомобиль в стороне от небольшого здания старой постройки.

Мы вышли в звездную ночь, Шерлок старался пройти к входной двери не поднимая головы и не поворачивая лицо в свету уличных фонарей, быстро и умело вставил ключ, повернул.

В двери щелкнуло и она чуть отошла от рамы.

– Входи, – велел он.

Сам вошел следом, дверь закрыл на два поворота ключа.

– Ты здесь живешь? – спросил я в просторной прихожей.

Он посмотрел с неприязнью.

– С ума сошел? Здесь рентгеновский кабинет. Когда-то работал помощником… Мог бы и рентгенологом, но без диплома кто возьмет? Хотя знаю и умею побольше тех, кто дипломы покупает…

Я спросил:

– Но теперь здесь не работаешь?

– Ты знаешь, – буркнул он, – где я работаю, что за дурные вопросы?

– А это законно… вот так в чужое помещение?

Он вздохнул.

– Мы ничего не возьмем, ничего не сломаем. Ты прав, мы как бы нарушители, но вся жизнь из нарушений, так что наказываем только за крупное, понял?.. Давай проходи, вон к той двери, над которой красная лампочка.

– А как различаешь, – спросил я, – нарушения?

Он рыкнул мне в спину.

– Что вредит другим людям! А что не вредит или о чем даже не узнают, то как бы не преступление, хотя осуждаемо. Ну как если налево от жены, понял? Пока она не знает, это как бы не преступление, а вот когда узнает… Это как в квантовой физике! Когда не смотришь – все в порядке, а когда хочешь посмотреть, там все меняется.

Я остановился перед нужной дверью, вздохнул, как делают люди.

– Как сложно….

– Сочувствую, – буркнул он. – Вы как, делением размножаетесь? Или почкованием?..

Я подумал, стараясь вспомнить тот момент, когда, как говорят люди, из одной-единственной точки в пространстве возникли сперва не имеющие массы частицы, но первые ощущения возникли с момента начала андронной эры, а воспринимать происходящее начал не раньше, чем образовались первые звезды и галактики, что сразу побежали во все стороны…

– Не помню, – ответил я искренне. – По-моему, мы не размножаемся. И вообще я один.

– И сколько тебе лет?

– Четырнадцать миллиардов, – ответил я, – по вашему исчислению.

Он хмыкнул.

– Так ты старик?

– По вашим меркам я только-только родился.

Он покачал головой.

– Да, с чувством юмора у тебя тоже не очень. Одно понятно, на люди тебе пока нельзя.

– А ты не людь?

– Еще какой людь, – ответил он с гордостью, – но люди тоже разные. Есть полное говно, а есть вот такие, как я!.. Ладно, это тоже юмор, не бери в голову. Давай заходи, сейчас нацеплю на тебя свинцовый фартук… Хотя нет, мы же тебя всего просветим!.. Стань вот сюда, держи клешни вот так… Замри…

Я послушно делал все, что он говорил, хотел было окончания верхних конечностей сделать красивыми клешнями, как у рака или краба, но Шерлок сказал насчет клешней как-то слишком уж небрежно, и я, не зная, как поступить правильно, сменил только на одной руке.

Шерлок все же увидел сразу, охнул:

– А это что у тебя?

– Ты же сказал…

Он отступил на шаг, лицо стало бледным, но совладел с собой и произнес не своим голосом:

– Верни руку… какой была… Сможешь?

– Конечно, – ответил я. – Вот так?

Он смерил взглядом мою руку, где снова вместо клешни пальцы, сказал с облегчением:

– Да, все правильно. Стой здесь, не двигайся…

Он долго возился с оборудованием, пыхтел, сопел, дважды крепко выругался, слова совсем непонятные, но по голосу и жестам видно, что сердится, наконец сказал мне каким-то не своим голосом: