Александр Рудазов - Апофеоз

– Почему… почему вы даже не пытаетесь меня понять?.. – прохрипел Антикатисто. Криабал над его головой вспыхнул черным. – Все то, что произошло… все то, что случилось… чья в том была вина?!

– Твоя, – сплюнул Плацента. – Глиномес ты.

– Нет! В этом виновата магия! Волшебство! Магия сотворила со мной такое! Магия превратила меня в безумное чудовище! Но даже сквозь поглотившую мой разум Тьму, даже теряя постепенно память… я все это понимал. Я боролся! Не переставал бороться! Сначала я просто пытался уничтожить всех волшебников на планете, но постепенно понял, что это бесполезно, что так у меня ничего не выйдет. И возродившись вновь, я стал искать иной путь. Я пришел к Апофеозу. Я собрал Криабал, а с его помощью получил доступ к Апофеозу. Люди больше не будут совершать… настолько страшных ошибок!

– Да, мертвые обычно не совершают ошибок, – вежливо согласился Массено.

– Великий инквизитор Астучии меня понял, – жалостливо посмотрел на монаха Антикатисто. – Вы тоже поймете, когда мои подручные запустят излучающий артефакт. Я уже могу не скрывать своих планов – остановить меня вы все равно не сможете. Вашей единственной надеждой была та древняя костяная тварь, но к встрече с ней я на этот раз подготовился. Вы просчитались, позволив мне получить последний Криабал, и теперь мне даже нет нужды никого из вас убивать. К чему? Ваши силы слишком ничтожны. На этот раз с вами нет даже Озаряющих Мрак…

– Один есть, – напомнил Массено.

– Всего один. Но ваши световые взгляды мне в любом случае более не страшны. Я наконец-то вернул свой прежний облик. Я снова стал человеком. И не просто человеком – теперь я величайший волшебник в мире.

– Ненадолго, – заметил Массено. – Если я правильно помню, вы заверяли великого инквизитора, что Апофеоз убьет и вас самого, мэтр Токхабаяж.

– Это чистая правда, – кивнул Антикатисто. – Я не надеюсь этого пережить. Кажется, защиты от Апофеоза нет даже в Криабале. Но я пойду на эту жертву. Без магии этот мир сможет найти новый путь. Лучше. Чище. Безопаснее.

– Как же красиво вы выражаетесь, мэтр Токхабаяж, – утер сухое веко Дрекозиус. – Честное слово, я почти что готов прослезиться – так это прекрасно. Уверен, что все присутствующие меня поддержат. Мэтр Танзен, ваше преподобие, благородная Имрата?.. Вы согласны, что мэтр Токхабаяж очень красиво выражается?.. Ему бы стать проповедником и выступать с кафедры – уверен, в этом случае все волшебники сами признали бы его правоту и отреклись от своих жезлов и чаш.

– Не издевайтесь, – насупился Антикатисто.

– Даже не думал! – замахал руками Дрекозиус. – Что вы, что вы!.. Разве же бы я осмелился! Я же всего лишь скромный служитель богов – где уж мне помыслить о том, чтобы дерзить всесильному Антикатисто, перед которым трепещет все мироздание! Вам же довольно дернуть бровью, чтобы обратить в прах меня, ничтожного! Но должен заметить, что в одной малости вы все-таки ошиблись. Мы с моими друзьями здесь отнюдь не за тем, чтобы пытаться вас остановить. Очевидно же, что нам такое не по плечу.

– Нет?.. – удивился Антикатисто. – А для чего же?

– Наша задача гораздо более скромна. Мы просто отвлекаем вас достаточно долгое время, чтобы вы не заметили…

– Не заметил чего?! – резко повернулся Антикатисто.

Там стоял вышедший из Тени Мерзопак. Он как раз закончил исправлять пентаграмму. Все это время Танзен, Массено, Дрекозиус и даже Плацента стояли в разных местах и вступали в разговор так, чтобы Антикатисто, поворачиваясь к ним, все время оставался спиной к Мерзопаку. Даже полностью незримый, скрытый чарами, старый волшебник вряд ли сумел бы обмануть Антикатисто… взгляни тот прямо на него.

Но глаз на затылке Антикатисто все же не отрастил. Его духовное восприятие Мерзопак обмануть сумел.

Впрочем, выглядел крохотный старичок удивительно безобидно и даже ничего не делал. Опирался себе на тросточку, улыбался хитроватой улыбкой. Морщинистые веки мелко подрагивали.

– Что, еще одна пешка?.. – устало спросил Антикатисто.

– О нет, я не пешка, – ухмыльнулся Мерзопак. – Я по меньшей мере ладья.

– И что же ты собираешься делать, ладья? – посмотрел на пентаграмму Антикатисто. – Изгнать меня, что ли?.. Куда? Я не демон, это не сработает.

– Ну что вы, что вы. На самом деле вам даже не обязательно находиться внутри ловушки – просто это более эффектно, а мой Властелин очень требователен к эффектности!

– Ловушки?.. – присмотрелся Антикатисто. – И в чем же она заключается?

– Ой, боюсь, я неверно выразился, – сжал рукоятку трости Мерзопак. – Это не совсем ловушка. Это, скорее… засада.

И пентаграмма вспыхнула. На пяти ее концах появились пять фигур. Прекрасная женщина в зеленом струящемся одеянии, худой полудракон с искаженным от гнева лицом, сорокалетний мужчина в серой робе и сандалиях, длиннобородый старец в каменном кресле и великан в черных доспехах.

– Не хотите ли исповедаться, мэтр Токхабаяж? – жалостливо спросил Дрекозиус.

2929 год до Н.Э.

Вэтечек рассматривал светящуюся штуковину. Это волшебство. Артефакт. Настоящий действующий артефакт. Сейчас они уже не так часто встречаются. Делать их больше никто не умеет, а прежние понемногу ломаются или ветшают. Сила в них заканчивается, а новую вложить некому.

Многими артефактами уже непонятно, как и пользоваться.

Вэтечек плохо помнил прежний мир. Ему было всего двенадцать лет, когда все волшебники выпустили изо рта и глаз синий свет. Сразу все. Каждый. Никто не устоял. Даже почти все одноклассники Вэтечека умерли. Он сам остался живой только потому, что плохо учился.

Папа потом сказал, что чакры Вэтечека еще не успели развиться. Уже немножко начали, но не успели. Чуть-чуть не хватило, чтобы он тоже выпустил синий свет. Вэтечек оказался одним из тех, кто еще не волшебник, но уже не немоглик.

Большинство таких синий свет не выпускали, но сильно мучились. Вэтечек тоже мучился. Долго болел. А когда выздоровел – ему стали говорить, что он странный. Мама плакала все время. Папа вздыхал и говорил, что Вэтечек теперь окончательно немоглик, что у него чакры сломались и ум тоже немного поломался. Но Вэтечек не расстраивался.

Чего расстраиваться? Сейчас все немоглики. Волшебников больше нету.

Да и времени много прошло. То ли двадцать четыре года, то ли двадцать пять. Вэтечек давно не маленький. Папа умер, мама тоже умерла. Мама первая умерла – почти что в самый первый год. Когда сестра выпустила синий свет, а Вэтечек заболел, мама стала все время плакать. Говорила папе, что ему надо было рассказать, кто он такой, что он дурак, что это все из-за него.

А папа молчал. Вэтечек тогда не понимал, почему мама на папу ругается.