Уильям Гибсон - Агент влияния [litres]

– Какие ролики?

– У него ноги на колесиках, с электроприводом. На гладкой поверхности развивают огромную скорость.

Недертон оглядел безголового мезоморфа от супергеройских плеч до узкой, словно затянутой в корсет талии. Соотношение длины рук и ног наводило на мысль о человекообразной обезьяне.

– Ноги короткие.

– Но при этом довольно сложные. Колени гнутся в обе стороны.

Прозрачная плоскость с чертежом повернулась на вертикальной оси, показав фигуру в профиль. Та присела, как человек, торс остался неподвижным. Затем выпрямилась и снова присела, на сей раз коленями назад.

– Точно птица, – сказал Недертон.

– Пальцеходящее, – заметила Тлен, видимо в качестве поправки. – Два абсолютно разных набора походок в зависимости от местности, требуемой скорости и участия роликов. В случае роликов есть моторежим, скольжение и комбинированный.

– У него нет пальцев.

– Он весь – складной нож, – загадочно объявила Тлен. – Полезный инструмент доступен для мгновенного использования.

Фигура подняла ближайшую к ним руку и отогнула примерно два пальца и большой.

– Может воспользоваться любым огнестрельным оружием, – продолжала Тлен. – Имеет собственную систему лазерного наведения. Практически не промахивается.

– И кто-то сможет сфабить его в две тысячи семнадцатом?

– Уже готово. Когда мы их нашли, они сами почти сделали такого же. Мы добавили спецификации, которые они не сумели добыть, плюс немного наших собственных. – Тлен передала ему контроллер, усыпанный ровными рядами крохотных черных дырочек. – Надень, пожалуйста.

Верити лежала в темноте на порнодиване, во вкладыше от спальника, и слушала, как в спальне храпит Джо-Эдди.

Тульпагениксовские очки заряжались рядом на сиденье деревянного столовского стула. Джо-Эдди приметил его в мусорном контейнере на Четырнадцатой и утверждал, что это один из немногих уникальных образцов, избежавших покраски в лиловый цвет.

– Не спится? – спросила Юнис – едва различимый голосок из наушника. Он тоже стоял на зарядке, но рядом с головой Верити, на белом кожзаме.

– Как ты узнала, что я не сплю? – Верити придвинула ухо ближе.

Света в комнате не было, только дефисы индикаторов на разной электронике. Плотные черные шторы скрывали ночную иллюминацию Валенсия-стрит.

– У шурупов есть ночное видение. У тебя открыты глаза. Джо-Эдди спать не дает?

– Все не могу отделаться от мысли, что в «Тульпагениксе» вместо наших разговоров слышат какую-то твою выдумку. Что там слышат прямо сейчас?

– Ты жалуешься мне, как тут бывает жарко.

– Ты все это сочиняешь? Для них?

– Часть меня, видимо, сочиняет. «Жучки» не слышат меня, когда я у тебя в ухе, а сейчас я говорю тихо, не уловят. Но есть субсекундная задержка, которую, думаю, рано или поздно заметят.

– Как-то все очень сложно.

– Осуществимо, при должном бюджете. А Джо-Эдди здесь быстрее заново акклиматизируется.

– Зачем ты его вернула?

– Не я. Мой филиал. Джо-Эдди – спец по информационной безопасности. И он входит в круг твоих доверенных друзей, а значит, и моих. Хотя, конечно, я тщательно проверила и убедилась, что он мне подходит.

– Почему я?

– А кто? Гэвин? До тебя больше никого не было.

– Но ведь, значит, кроме Гэвина, ты общалась только с одним человеком.

– Будь у меня плечи, – сказала Юнис, – я бы ими пожала.

Храп прекратился. Джо-Эдди кашлянул, прочистил горло. Было слышно, как он в темноте идет в туалет. Звук закрываемой двери, долгое журчание, приглушенное дверью, шум спускаемой воды. Шлепанье босых ног по скрипучему полу – Джо-Эдди вернулся на черные простыни.

– Закрыл дверь, прежде чем отлить, – заметила Юнис. – За это одно его можно было бы с ходу нанять. Причина поважнее – он в хороших отношениях с людьми, способными помочь с нужной мне сетью.

– Какой?

– Такой, чтобы работала вне зависимости от того, есть я или нет.

Последние слова Верити не понравились.

– Что это значит?

– Объясню, когда все сложится, – ответила Юнис. – А пока не хочешь ли позвонить маме?

– Она тут ни при чем. И она в Мичигане. Наверняка спит.

– Минуту назад она приколола на одну свою пинтерестовскую доску букет, на другую – щеночков. Так что точно не спит.

– Прекрати это делать.

– Ты звонишь ей в среднем раз в неделю-полторы. Сегодня двенадцатый день без звонка.

– Думаешь, что можешь заставить меня позвонить матери?

– Могу посоветовать.

– С моего телефона?

– С их было нарушением соглашения о неразглашении. Хотя твой они тоже прослушивают.

– Но тогда они узнают ее номер.

– Уже знают. Зато этот звонок я смогу монтировать, поскольку он пойдет не через их систему. Так что для них ты будешь говорить как маменькина дочка, ути-пути, сюси-муси. Если скажешь заодно, что довольна работой, будет вообще супер.

Верити нашарила телефон, разблокировала его.

– Только бы не разбудить.

Открыла «контакты», нажала на значок под именем матери.

– Сейчас пять утра, дорогая, – ответила та после второго гудка.

– Я тебя разбудила?

– Нет. Я занималась «Пинтерестом». А Дейзи снаружи, занята своими делишками.

Дейзи была их лабрадудель.

– Как ты там?

– Ты по молодости такого не помнишь, – сказала мама, – но до моих тридцати с небольшим мы правда все время ждали ядерной войны. Потом это стало казаться нереальным. Теперь ясно, что нереальным было чувство, будто все в целом наладилось.

– Но ведь этого не случилось. Войны.

– Случились десятилетия страха, – ответила мама.

– Как Лайл?

Отчим.

– Ему имплантировали в простату радиоактивные «семена». Звучит как что-то, что будет расти, но на самом деле наоборот. Правда, ночью все равно часто бегает.

– Ты из-за него не спишь?

– Обычно у меня получается заснуть снова. Как ты?

– У меня новая работа.

– Нравится?

– Вроде все нормально.

– Чем занимаешься?

– Чем всегда.

– Стетс обручился.

– Знаю, мам, – сказала Верити.

Маму приятно взбудоражило (и, видимо, это можно было понять) все то внимание, которое пресса уделяла ее дочери как девушке миллиардера, сделавшего состояние на инвестициях в ИТ-индустрию. И теперь мама никак не хотела признать, что все позади. Ладно, зато тему отчима миновали вполне благополучно.

– Дейзи там кого-то учуяла. Разбудит Лайла. Мне придется выйти.

– Хорошо, – сказала Верити. – Люблю тебя, мам.

– И я тебя, солнышко. Пока.

Верити лежала в темноте, глядя в никуда. Джо-Эдди еще не захрапел.

– Как она? – спросила Юнис из наушника.

– Ты разве не слушала?

– Ты разговаривала со своей матерью.

– У нее самой все нормально. У отчима рак. Его лечат. И он расист, но мы об этом не упоминали.