Дмитрий Володихин - Майорская дочка

Пока Моисеенко проскипидаривал мне все штатные отверстия, Максим Андреевич уже совершенно спокойным голосом объяснял, что к чему. Оказывается, полусумасшедшее создание без имени и твердо выраженной этнической принадлежности живет на территории даяков. Время от времени оно пытается перейти границу и добраться до великого шамана и гуру, обитающего на южной окраине поселка городского типа Синюха… Гуру и шаман, дескать, имеет силу избавлять от многочисленных хворей, которыми исключительно богат Вшивец. Его ловят в четвертый раз — после долгого перерыва. По первости, не разобравшись, Вшивца продержали на заставе двое суток. А потом пятеро солдат попали в госпиталь, причем врачи насчитали в этом квинтете тринадцать инфекций разной паршивости, в том числе две — ранее науке неизвестных. Плюс чесотка, поголовно поразившая весь караульный взвод. Следующие два раза, наученные горьким опытом, пограничники сразу выставляли Вшивца вон, не привозя в расположение части. И вот я нарушил эту славную традицию. Ой-ей-ей!

— А может… разок пустить его к этому… гурушаману, — наивно предложил я. — Может, шляться к нам больше не станет?

— И пусть каждый его шаг на пути к заветной цели усеян будет эпидемиями… — резюмировал Сманов, глядя на меня, как на полного идиота.

Амфибию же, на которой Вшивца доставили, тогда мало не прокипятили…

Недели бежали за неделями. Полили дожди. Холод бродил по холмам и оврагам, перепрыгивал с кочки на кочку среди топких болот, но его было слишком мало, чтобы остановить превращение доброй почвы под ногами в непролазную грязь. Солдаты то и дело болели; Моисеенко разводил руками: «Я, конечно, магистр ксеномедицинских наук, но не до такой же степени…» Любая царапина норовила загноиться.

Застава превратилась в унылое место.

Общую печаль — природы и людей — скрашивали воскресные обеды у Сманова. Отстояв литургию, мы досыпали часок-другой и появлялись у Максима Андреевича после полудня. Тут собирались все офицеры заставы, отец Димитрий, дьякон Максим, отчаянный атеист доктор Моисеенко, да дамы во главе с майоршей Мариной Николаевной, да две поповские дочки-близняшки, пребывавшие в том счастливом возрасте, когда девочки превращаются в барышень. С самого начала мне было легко в этом обществе. Словно некий кулинар, власть имеющий, заготовил меня на роль ингредиента для салата. Вот, салат порезан, пора бы добавить майонеза и перемешать все, однако не хватает какой-то последней мелочи, где ж она? Появляюсь я… Здесь каждый был мне своим, и я своим был каждому. Никогда прежде, даже в училище, не знал я столь теплого чувства.

Жена капитана Дреева, миловидная полная хохлушка, смешливая, добрая и хозяйственная, приносила заветную бутылочку вишневой наливки. Точнее, по ее словам — вишневой, на самом же деле бог весть из какого местного фрукта-овоща сделанной, поскольку вишен тут никогда не водилось, не привилась земная вишня: что-то крепко не устраивало ее то ли в почве, то ли в погодах… Для серьезных мужчин ставили на стол игнатьевскую дынную настойку, либо коньяк «Бастион КВВК», регулярно выписываемый Смановым с Земли. Рыжая языкатая дьяконица, тишайшего супруга своего державшая в кулаке, баловала дам легким домашним вином. А попадья традиционно приносила большой пирог с кабаниной, и сама она очень походила на этот пирог — пышная, белая, с румянцем во всю щеку, медлительная в движениях и словах. Супруга отца Димитрия, как истинная волжанка, сладко окала. Еще она боготворила мужа и Сманова, умела доить коз, почитывала исторические романы и тайно недолюбливала дьяконицу — «за егозистость». Чудесно, чудесно! Истинная беда, что не встретил я эту женщину прежде отца Димитрия… и прости мне, господи, грешные мысли. Дабы традиция поповского пирога не пресекалась, раз в месяц мы с Саней и Роговским, а иногда в компании Моисеенко, отправлялись в самую дебрь, выслеживали с помощью сверхсекретной техники диких свиней и тратили боезапас на кабанчика. Тут ведь земля Барятинского, и не составляет никакого труда списать патроны на расход иного свойства…

Минул месяц со времен бесславного приключения со Вшивцем. В очередной раз мы собрались на воскресный обед в домике у Сманова. Пригубили разок наливки и принялись за уху, но тут майор потребовал нашего внимания.

— У меня для вас, господа офицеры, два сообщения. Первое, скорее, потешное: километрах в ста вверх по Петляке изловили пятерых землекопов. Шельмецы углубляли какую-то старицу, ожидая, что река покинет новое русло и потечет по древнему. А поскольку договор у нас с тамошним князьцом называет границей реку, лукавый этот фортель отбирал у Империи столько земли, что хватило бы построить уездный город…

— От-т… — Дреев, человек резкий, одной интонацией умел выразить длинное радикальное выражение.

— Тут я с вами согласен, Степан Сергеевич, — кивнул Сманов. — Несчастные работяги возвращаться к злобному князьцу отказались, попросили крещения и по малому участочку землицы на нашей стороне.

— Всякого проныры дело обратит Господь на добро. — С этими словами отец Димитрий опрокинул стопку игнатьевской настоечки и под тревожным взглядом супруги хрустко закусил малосольным огурцом.

— А не приходит ли вам в голову, отец Димитрий, — ехидно осведомился доктор — что землекопы ради спокойного житья сами попросились на «тайную операцию» и только искали, кому бы у нас побыстрее сдаться? Не Бог тут ваш, а простой здравый смысл.

— А кто, по-вашему, вложил им такую мысль в головы? — подцепив ломтик сала, отвечал отец Димитрий с непобедимым благодушием, — Так ли, этак ли, а вышло по-хорошему, и, значит, без воли Божьей тут не обошлось.

— Ну, подобным образом любую случайность можно…

Ножик Марины Николаевны требовательно звякнул по графину с настойкой.

— Полно вам, петухи! — строгим голосом прервала спор майорша. — Всякий раз затеваете диспут! Извольте-ка прежде дослушать вашего командира.

За столом воцарилось молчание. Сманов, улыбаясь, положил свою ладонь на ладонь Марины Николаевны и легонько пожал ее.

— Следующая новость хуже. Наши дела с Амир-ханом нехороши. Говорят, он подчинил себе князьцов на полтыщи километров по Сулатонгу… Сейчас в Елизаветином Посаде — половина корпуса, в том числе все наши МООН’ы. Быть побоищу. А наш Ли, как вы знаете, милостивые государи, особенный клеврет Амир-хана…

Дреев и Роговский разом кивнули. Мол, знаем, а как же.

— Надо бы упредить супостата превентивным ударом, однако мы уважаем договоры с каждой кочкой и бочажиной на той стороне, будто бы они — настоящие государства, — продолжил Максим Андреевич. — Который раз я слышу это словосочетание: «Международное право»! И сколько народу мы опять положим за его соблюдение!