Светлана Тулина - Сволочь [СИ]

О, как меняются у них в этот момент лица! Как идет трещинами маска правильного манекена, как разлетается вдребезги стекло застывшего взгляда, их же самих и раня до крови и боли (в чушь, что киборги ее не чувствуют, пусть идиоты верят, но Гарик-то не идиот, Гарик знает!), и проступает живое, обнаженное, беззащитное, настоящее… О-о-о, да, как же Гарик обожал этот момент, этот запредельный кайф высшего порядка! Видеть такое раз за разом лицом к лицу, буквально кожей чувствовать, впитывать, проникаться. И знать, что это твоя заслуга. Только твоя. Целиком и полностью. Острейшее наслаждение, которое не способны доставить ни женщины, ни наркотики — Гарик пробовал и тех и других, но только лишний раз убедился, что никакого сравнения.

Именно за такие чудные мгновенья Гарик и любил свою работу настолько, что даже брал ее на дом, сверхурочно, безо всяких дополнительных оплат. Более того — стремился найти ее где только можно. Эту самую дополнительную и бесплатную подработку. Ибо вознаграждение за нее получал сполна и самой драгоценной в этом мире валютой — острым, чистым, ничем не замутненным наслаждением.

Но люди не были бы людьми, если бы на пути к этому наслаждению не ставили Гарику палки в колеса своей вечной и неизбывной глупостью. Вот как сейчас, например…

— А я в третий раз вынужден вам повторить, что для официального оформления даже временной принадлежности оборудования необходимо очное присутствие и нахождение в непосредственном зрительном и/или сетевом контакте с оборудованием обоих хозяев первого порядка — как нынешнего правообладателя, передающего все без исключения права управления оборудованием новому лицу, так и будущего правополучателя, их принимающего. Лишь при полном и неукоснительном соблюдении этих условий возможна передача оборудования новому лицу. — Гарик демонстративно почти подавил зевок и продолжил тягуче, лениво и занудливо: — И чем дольше вы будете на меня орать, вместо того чтобы вызвать нынешнего хозяина подлежащего списанию оборудования для подтверждения с его стороны факта списания, — тем дольше этот факт будет пребывать в области гипотетических. И тем дольше, к обоюдному, как я понимаю, неудовольствию, будет длиться наше с вами общение. Впрочем, я могу тут у вас хоть и вообще поселиться, мне торопиться некуда…

Гарик врал. Врал всем, чем только мог. Расслабленной вальяжной позой, в которой он расположился на широком подлокотнике слишком мягкого и слишком низкого кресла (Гарик знал такие, стоит сесть — и колени окажутся выше ушей, заставляя сидящего испытывать неловкость и дискомфорт, к тому же из такого кресла не так-то легко встать, нет уж, только подлокотник!). Тягучим, занудливым и донельзя противным голосом, ленивым растягиванием слов, да и самими словами.

Времени у него не было. Перед глазами тикал-мигал внутренний метроном, и Гарик отлично видел, как утекают они в небытие, драгоценные секунды, одна за другой, пока перед ним танцует этот жирный красномордый клоун, брызжет слюной и сотрясает воздух децибелами. Еще один представитель многочисленного племени гомо идиотикус, спешите любить и не жаловаться. Гарик знал таких клоунов как облупленных и отлично понимал, что призывы к здравому смыслу или просьбы поторопиться тут если и сработают, то только в обратную сторону. Стоит только этому засранцу заподозрить, что Гарик спешит, — и можно смело писать пропало. Этот говнюк усрется, но промаринует Гарика не менее трех часов. А то и до после обеда. Трех часов у Гарика не было. И оставался единственный шанс — тянуть время самому. Вернее — делать вид, что очень хочешь потянуть это самое время.

Время. Время…

Гарик отлично понимал, почему эта красномордая мразь так бесится вместо того, чтобы быстренько решить дело ко всеобщему удовольствию простым увольнением строптивого подчиненного и назначением вместо него другого, ведь бонд причислен не к личности этого подчиненного, а исключительно к должности, в его хозяевах новый начальник участка будет прописан автоматом, стоит только кому-то его должность обозначить вербально или ему самому бонду представиться. Казалось бы — самый легкий вариант, тем более что и заявление по собственному от этого самого нынешнего хозяина — вот оно. Во весь экран светится.

Вернее, уже не светится, полковник свернул. Но Гарик успел отсканировать и не сдержал глумливой ухмылки. Ну да, ни один подобный полковнику начальник ни за что не захочет уволить сотрудника, отозвавшегося о нем вот так в официальном (а значит, и обязательном к отправлению на визирование и архивацию и в головной офис Полицейского Управления) документе. Во всяком случае — не захочет уволить просто так, без долгих предварительных наматываний кишок провинившегося на все пригодные для этого офисные предметы. Начальник в лаборатории и самого Гарика был точно такой же мстительной тупой дрянью, вот только Гарик был намного умнее прежнего хозяина здешнего бонда и умел подставлять, не подставляясь сам. Ну да и что с него взять, с этого Ларта Рентона? Коп, он и есть коп, одна извилина, да и та от фуражки.

Гарик зевнул — смачно, с хрустом. Повел плечами, словно потягиваясь. Оперся спиной о стену, всем своим видом демонстрируя, что буквально сроднился с мягким креслом и не собирается покидать его подлокотник в ближайшую десятилетку. Подмигнул секретарше, обведя ее фигуру при этом показательно заинтересованным и почти сладострастным взглядом, чем даже заставил слегка зардеться (ну надо же, какие провинциальные нравы царят в центральном полицейском отделении, кто бы мог подумать!).

Похоже, именно это и решило дело.

Полковник засопел, наливаясь дурной кровью, и мрачно саданул электронной подписью по планшетной панели, визируя увольнение. Бросил сквозь зубы секретарше:

— Оформи тут! — И уже Гарику, с куда большей неприязнью: — Пошли переписывать!

Гарик философски пожал плечами, с видимым сожалением (и внутренним ликованием) вздохнул и отлепился от кресла. Шагнул в коридор вслед за полковником.

— Разумеется, Еверьян Стефанович, я все сделаю безукоснительно и как положено. Можете не сомневаться! — пискнула им вслед секретарша голосом настолько приторным, что у диабетика от него наверняка случилась бы кома.

Гарик позволил ухмылке стать чуть шире: еще одна параллель, его начлаба тоже боялись до усрачки все сотрудники. Боялись, лебезили и старались всячески угодить. Ну, кроме самого Гарика, конечно. Потому что Гарик был умнее.

Сволоча всегда ввергал в недоумение тот преувеличенный ужас, с которым представители ОЗК (да, он смотрел их выступления, и не раз, было… интересно) расписывали перед аудиторией «смерть по приказу». С заламыванием рук, стенаниями-придыханиями и прочими эмоционально окрашенными вербализациями. Словно эта смерть чем-то так уж сильно отличалась от всех прочих смертей. Хотя да, все-таки отличалась: она была куда чище многих из них.