Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

А еще я права насчет Орвина. Я успела разглядеть его лицо, когда он повернулся, выходя из комнаты.

Он действительно был там.

Людям в кольцах понадобилось некоторое время, чтобы уладить менее серьезные разногласия и выбрать трех представителей. В это время, где-то от часа до шести, Прад продолжал изучать состояние корабля.

Вот что нам удалось узнать.

«Каприз» перенес непонятно чем вызванное отключение энергии и теперь пытался восстановить все свои системы. Из примерно тысячи спящих в гиберкапсулах, с которыми корабль двинулся в путь, двести сорок путешествия не пережили. Обширные части корабля все еще оставались обесточенными или страдали от периодических сбоев питания. Это было плохо, но имелись и хорошие новости. Корабль мог предоставить, а также получить с помощью переработки достаточное количество воды и пищи, чтобы поддерживать жизнь всех присутствующих людей неограниченно долго, если мы введем нормированное распределение. Это, может, не очень приятно, но зато никому не придется голодать. Имелось и достаточно энергии для обогрева. На тюремном корабле не было ни кроватей, ни отдельных кают, не считая отведенных членам команды. Но нашлись сотни запасных комплектов тюремной одежды, из них можно было соорудить подобие постелей. Некоторые устроились в гиберкапсулах, обеспечивающих кое-какую приватность. Другие предпочли защищенность общих спален. Мы могли есть и пить, мыться и пребывать в тепле. Большинству из нас – солдатам – случалось жить и в худших условиях.

Но мы ничего не знали о более серьезной проблеме. Электронная нервная система корабля функционировала не полностью. Она не видела целые области внутри себя и многое – во внешней вселенной.

И все же она кое-как сумела вывести нас на планетарную орбиту. Орбита была высокой и стабильной – достаточно далеко от атмосферы, чтобы поддерживать ее почти до бесконечности, лишь немного корректируя раз в несколько десятилетий.

Сможем ли мы пробыть здесь так долго?

Прад считал, что мы, возможно, найдем способ определить наше местонахождение и время независимо от ФлотНета. В начале своих исследований он пытался менять поисковые частоты, на тот случай, если протокол передачи ФлотНета по какой-то причине изменился. Прад пришел в восторг, когда корабль начал принимать постоянный радиосигнал, похожий на позиционирующий импульс маяков ФлотНета.

Но это оказался сигнал природного происхождения. Прад быстро понял, что он исходит от радиопульсара, плотного, стремительно вращающегося магнитоактивного остатка взорвавшейся звезды.

Зато сигнал натолкнул Прада на идею получше. В галактике существовали тысячи радиопульсаров, и все вращались с разной скоростью. Сила пульсаров зависела от их удаленности. Путем триангуляции этих природных сигналов можно было вычислить, где очутился «Каприз». Это не дало бы такой точности, как ФлотНет, но позволило бы понять, в какой Солнечной системе мы находимся.

Прад сказал мне, что он может не только прикинуть наши координаты, но и сделать кое-что еще. Поскольку вращение пульсара постепенно замедляется, можно приблизительно подсчитать, сколько месяцев или лет прошло.

Я сказала Праду, что чрезвычайно заинтересована в ответе.

Представителей звали Йесли, Спрай и Кроул. Я встретилась с ними в холле, неподалеку от командного пункта. Они были из числа самых старших в своих колесах, если не самыми старшими.

Я не знала никого из этих людей до пробуждения и понятия не имела, можно ли им доверять. Но у меня не было выбора: приходилось действовать так, словно они говорят абсолютно искренне. Это были представители, выбранные колесами, и точка.

Йесли, единственная женщина среди них, была гражданским представителем третьего колеса, где собрались нонкомбатанты и те, кому не нашлось места на двух других колесах. Она была старше меня, происходила с другой планеты – точнее, из другой солнечной системы – и говорила взвешенно и сдержанно.

Я решила, что Йесли мне нравится, – по крайней мере, для начала неплохо. Она могла рассуждать очень убедительно и, похоже, прекрасно знала силу своих слов. Ей не требовалось говорить много, чтобы привлечь внимание окружающих, и она пользовалась этим даром разумно.

Большинство родственников Йесли погибли во время войны, и у нее имелись все основания не любить ни одну из сторон. По этой же причине у нее не имелось серьезных оснований оказывать предпочтение какой-либо из них.

– Теперь ты знаешь, кто я такая, – сказала Йесли, закончив рассказывать нам, кто она такая. – А ты, Скар? Нас троих избрали. Насколько я могу судить, ты просто решила назначить себя главной.

– Справедливое замечание, – сказал Спрай, высокий мужчина с бритой головой, очень высокими скулами и мускулистыми руками, которые он любил складывать на груди. – Нас выбрали демократическим образом, если так можно выразиться. Я никогда не просил, чтобы меня поставили начальником.

– Но вы не стали и отказываться, – с полуулыбкой сказал Кроул, низкорослый и невзрачный, внешне ни капли не похожий на солдата, а тем более на прирожденного лидера. Но в глазах его светился ум, а в манере держаться сквозила уверенность, и это определенно привлекало людей. Он непринужденнее всех нас держался в зоне с низкой гравитацией. – Впрочем, как и я, – продолжил он. – Насколько я могу судить, Скар сделала единственное, что ей оставалось. Без нее мы бы уже утонули в собственной крови.

– Скар – тоже солдат, – сказала Йесли. – Неудивительно, что вы ее защищаете. Честно говоря, я вообще не понимаю, почему у солдат должно быть право голоса на этом корабле.

– Гражданские здесь в меньшинстве, – указала я.

– Но у нас не боевая обстановка. Сейчас нет войны. У нас мир. Заключено перемирие.

– Отлично, – пожал плечами Кроул. – Значит, теперь все мы – гражданские.

– За исключением военных преступников, – сказала Йесли. – Как они их называли, этих людей?

– Отребьем, – сообщила я с любезной улыбкой.

– Я тоже из этого отребья, – сказал Спрай, удивив нас своей откровенностью. – И рад это признать. Во время войны я служил под командованием женщины-офицера, которая совершила множество военных преступлений. Казнила солдат без всяких процессуальных норм. Убивала гражданских. Поэтому я убил ее и сколько-то защищавших ее мужчин и женщин. Это сделало меня военным преступником по законам моей же стороны. Предателем и убийцей.

– Ты жалеешь о сделанном? – спросила я.

– Лишь о том, что не сделал этого раньше. И что не прикончил еще нескольких говнюков, пока была такая возможность. Жалею, что позволил некоторым из них умереть относительно безболезненно.

Я решила, что мне нравится честное признание Спрая: «Я не раскаиваюсь». Мне было бы куда труднее доверять ему, если бы он устроил представление и изображал угрызения совести.