Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

– Нам придется привыкать к этому. К открытости и к откровенности.

Прад кивнул:

– Но куда легче говорить так, если располагаешь объективными доказательствами своей невиновности. Вряд ли ты так охотно позволила бы прочитать твою пулю, если бы она могла изобличить совершенное тобой ужасное преступление. Чудовищное зверство или моральное падение. Если бы ты была военным преступником, мясником, перебежчиком или предателем.

Он был прав, но мне нечего было ему сказать.

Мы не выбирали себе друзей – жизнь сделала это за нас. Между мной и Прадом не было ничего общего, не считая наших переплетшихся на «Капризе» судеб. Мы с ним вели совершенно разную жизнь – и до войны, и во время нее. Ему никогда не приказывали кого-нибудь убить, возненавидеть человека за то, что он носит другую форму или верит в слова другой Книги. Через эту пропасть невозможно было навести мост.

Но Прад был первым, с кем я заговорила после пробуждения, и мы работали вместе, чтобы добиться первого хрупкого перемирия. Этого хватило, чтобы между нами возникла некая связь. По моим ощущениям, у меня было куда больше общего с Прадом, чем со многими товарищами-солдатами. Вне зависимости от того, на какой стороне они были во время войны, все совершили нечто такое, что привело их на этот корабль, – нарушили некий закон. Некоторые нарушения были незначительными или извинительными – кое-какие можно было даже, учитывая боевую обстановку, оправдать с точки зрения морали.

Но дело в том, что никто из нас не мог знать этого наверняка. У каждого была возможность сочинить себе прошлое, солгать о том, что он сделал или, быть может, не сумел сделать. Впрочем, в себе я была абсолютно уверена. А еще в том, что Прад – всего лишь техник, ни в чем не повинный, как и я. Это означало, что мне легче было доверять ему, чем любому солдату или гражданскому на корабле, не считая остальных членов команды. И я думаю, Прад, вполне естественно побаиваясь солдат, которые устроили беспорядки сразу после пробуждения, был рад, что у него есть я – контрольный ориентир, подтверждение того, что солдаты вроде меня не относятся автоматически с презрением к таким, как он.

– Мы можем работать вместе, – сказала я ему, когда всплыли эти сомнения. – Будет трудно, но у нас нет выбора. По сути, мы – всего лишь люди, которые вляпались в дерьмо.

– Я слыхал, что солдаты другие, – нерешительно произнес Прад. – Что они, во всяком случае, отличаются от инженеров и техников, от таких, как я.

В его голосе звучала неуверенность, словно он опасался, что я могу обидеться на такое обобщение.

– В каком смысле?

– Солдаты обычно бывают верующими. Многие из вас читают Книгу, в том или другом варианте. Разве не так?

– А ты со своими коллегами – нет?

– Большинство – нет, – решительно заявил Прад. – Конечно, я знаю несколько техников со склонностью к религии. Но даже они, по моему ощущению, воспринимают все это не так уж серьезно. Скорее они происходили из семьи верующих и не хотели огорчать старших родственников или были слишком привержены традиции. – Помолчав немного, он сказал: – Некоторые из них даже были моими друзьями. Склонность к религии никогда не ставилась вне закона, даже для технического персонала на лайнере Ста Миров.

– У солдат все примерно так же. Да, многие из нас читают Книгу, в нашей или их версии.

– Мне кажется, разница в пренебрежении к чужакам.

– Такое случается, если придавать этому большое значение.

– А ты, Скар, – ты относишься к этим различиям серьезно?

Я немного помолчала, прежде чем ответить. Мне не хотелось, чтобы Прад решил, будто это простой вопрос, не требующий обдумывания.

– Мои родители читали Книгу, и отец, и мать, – сказала я. – Они были верующими, если тебе угодно это так называть. Но их жизнь не состояла лишь из этого. Мать познакомила меня с поэзией Джиресан, хоть ее и объявили вне закона. Отец тоже был человеком широких взглядов. Он любил напоминать, что многие их пророки были и нашими пророками, и наоборот. Что многие заповеди у них и у нас почти одинаковы. Кроме того, здесь никогда не было четкого разграничения. Некоторым на нашей стороне позволялось читать их Книгу, а некоторым на той – нашу. Все гораздо сложнее, чем кое-кто пытается представить.

– Но если твои родители были верующими, разве ты не следуешь их примеру?

Прад щурился, словно пытался мысленно произвести какие-то сложные расчеты. Я покачала головой:

– Меня воспитывали на Книге, заставляли заучивать целые части наизусть. Как и всех нас. В этом смысле Книга – часть меня. Я испытываю привязанность к этому языку, которую даже не могу тебе объяснить.

Прад кивнул, подбадривая меня.

– Кроме того, в ней много обычного здравого смысла, – продолжила я. – Просто хорошие советы о том, что нужно вести достойную жизнь, быть добрым, думать о соседях и все такое. Мой отец был благочестивым человеком, но еще – честным в деловых отношениях. Он опирался в этом на Книгу, невзирая на то что это принесло неприятности нашей семье.

– Значит, Книга способна причинить вред, если следовать ей слишком буквально?

– Возможно. Но в ней много такого, что может помочь, когда тебе требуется принять трудное решение или пережить сложный период жизни.

– Но ты в глубине души не считаешь это все безусловной истиной?

– Если и считала раньше, то уже не помню, когда перестала. Но это не значит, что я отвергаю Книгу. Ее язык по-прежнему прекрасен, ее мудрость все так же приносит утешение. Когда Орвин поймал меня, он думал, что я буду страдать, глядя, как он рвет мою Книгу.

– И ты страдала?

– Меньше, чем он рассчитывал, но страдала. Мне не нравится смотреть на такое.

– Это очень просвещенный взгляд, – сказал Прад. – Я искренне надеюсь, что его разделяют многие твои товарищи. Если это так, есть шанс, что мы действительно сможем ужиться.

– Всегда могут обнаружиться люди ортодоксальных взглядов.

– Ни один из вас не поступил сюда со своей Книгой. Когда вас отправляли в гибернацию, ни у кого не было имущества, кроме той одежды, что на вас. И нигде на корабле нет физических копий Книги. Уж поверь мне, я их искал. Что станут делать верующие без своего Писания?

– Научатся жить без Книги, – пожала плечами я. – Так же как нам придется научиться жить без многого другого.

Конечно, это легче сказать, чем сделать. Потом я добавила:

– Память корабля.

– А что с памятью корабля?

– Ты говорил, что она содержит знания о культуре.

– Ну да.

– Не надо верить в Книгу, хоть нашу, хоть их, чтобы считать эти тексты культурной ценностью. Они должны храниться где-то в памяти, разве не так?

– Нет, – быстро сказал Прад. – Боюсь, они были в первых утраченных секторах памяти, когда корабль принялся защищать базовые данные.