Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

– Я знаю, где вокзал, – говорю я водителю. – Я помню Звездный городок в его бытность закрытым учебно-тренировочным центром.

– Так ты в космической программе участвовал?

– Было дело.

Звездный городок. Город Звезд. Раньше в него не пускали без специального разрешения. Теперь, когда космическая программа «выполнила все поставленные задачи», это просто место, где живут, работают и умирают. Жилые микрорайоны вышли далеко за границы старого города. Блокпост стал заброшенной развалюхой, лаборатории и тренировочные базы – аскетичными общественными зданиями. Теперь в городе живет больше рабочих и колхозников, чем ученых, инженеров и бывших космонавтов.

Мне повезло протянуть так долго.

Выбрался я через брешь в ограде за одной из кухонь. Про нее я знал месяцев шесть – достаточно долго, чтобы убедить себя, что она не известна больше никому, не просматривается из административных кабинетов, не видна на камерах слежения. Существование бреши – удача, но без содействия доктора Кизима у меня мало что получилось бы. Не знаю, рассчитывает ли доктор Кизим, что побег удастся, но он, всегда относившийся к участникам полета на «Терешковой» лучше других врачей, очень помог мне своим безразличием. Я украл у него куртку – в метель это не бог весть что, но без нее я не дожил бы и до встречи со снегоуборкой, не то что до Звездного городка. Надеюсь, ему не очень попадет, когда кража откроется.

Мне вряд ли выпадет шанс извиниться.

Снег перестал, сквозь мглу на восточном горизонте пробивается холодное розоватое солнце. Я нахожу вокзал и начинаю исследовать окрестные улицы, уверенный, что не ошибаюсь. Горящих окон уже больше, город понемногу просыпается. Несколько горожан бредут мимо по сугробам, но на меня внимания почти не обращают. Машин на дороге мало, а поскольку поезда не ходят, привокзальный район кажется безжизненным. На улицу, по которой я иду, сворачивает большая машина, лимузин ЗИЛ, черный и мускулистый, как пантера. Спрятаться времени нет, но ЗИЛ катит мимо, шинами разбрызгивая снежную грязь. В салоне пусто! Лимузин наверняка спешит забрать партийного деятеля, живущего в районе получше.

Я брожу целый час, стараясь не оглядываться слишком часто, и нахожу дом Неши. В подъезде многоэтажки пахнет алкоголем и туалетом. Часть окон на внешней стене разбита и закрыта досками. В темном, продуваемом насквозь подъезде – грязный плиточный пол, затоптанный, заваленный бумажками и битым стеклом. Дверь, ведущую к квартирам, можно открыть только изнутри. Холодные, промокшие насквозь тапки чавкают по полу – я иду к вызывной панели, что рядом с почтовыми ящиками.

Судорожный вдох. Все зависит от этого момента. Если я ошибаюсь насчет Неши, если она переехала или умерла – прошло довольно много времени, – значит все-все было напрасно…

Нет, ее имя есть в списке.

«Н. Петрова». Она живет на девятом этаже.

Это ничего не гарантирует. Неша ведь могла умереть или переехать. Тем не менее я тянусь к кнопке онемевшим пальцем. Ни звука, ни обнадеживающего ответа. Я выжидаю минуту и снова нажимаю на кнопку. На улице бездомный пес с безумными глазами красит желтым снег под фонарным столбом. Я снова нажимаю на кнопку и дрожу сильнее, чем под снегопадом.

Из решетки над звонками раздается трескучий женский голос.

– Да?

– Неша Петрова? – уточняю я и наклоняюсь, чтобы приблизить губы к решетке.

– Кто это?

– Дмитрий Иванов, – отвечаю я и пару секунд жду ее реакции.

– Из коммунальных служб?

Неша меня не видит: значит, камеры наблюдения сейчас нет, если она вообще тут стояла.

– Дмитрий Иванов, космонавт с «Терешковой». Я тот, кто видел Матрешку.

Молчание. А ведь… А ведь есть вариант, которого я не предусмотрел. От старости Неша Петрова может не помнить ничего важного. Может, ей уже все равно. Борясь с холодом, я шаркаю промокшими ногами.

– Неша?

– Космонавтов было трое.

Я снова припадаю к решетке.

– Галина Макарова, Яков Демин и я. Галина и Яков умерли. В обратном полете двигатель ВАЗИМИР вышел из строя, и они облучились слишком сильно. Выжил только я.

– Почему я должна вам верить?

– Потому что я стою здесь в пижаме и в краденой куртке. Ради встречи с вами я полз из больницы сквозь метель. И вы должны кое-что узнать.

– Так говорите.

– Нет, лучше показать. Тем более что я умру, если останусь здесь.

Я снова смотрю на улицу в окно – не разбитое и не закрытое фанерой. Мимо дома едет еще один ЗИЛ. В этой машине есть люди – серолицые мужчины в темных шинелях и в шапках.

– Мне не нужны проблемы с полицией.

– Надолго я у вас не останусь. Уйду, и никто не будет знать, что я вас навещал.

– Я буду знать.

– Пожалуйста, впустите меня! – К такому я не был готов. Я представлял себе разные варианты развития событий, но ни при одном уговаривать Нешу не требовалось. – Неша, вы должны понять. Вам затыкали рот, но вы с самого начала были правы. Это я и должен вам объяснить. Должен, пока меня не заставили замолчать и не лишили шанса рассказать другим.

– Думаете, это важно, Дмитрий Иванов? – спрашивает она после бесконечной паузы. – Думаете, хоть что-нибудь сейчас важно?

– Важнее, чем вы представляете, – отвечаю я.

Пищит электронный замок. Неша впускает меня.

– Она такая черная!

Я перестал стучать по клавишам.

– Конечно черная. Ты ждал другого цвета?

Яков не отрываясь смотрел в иллюминатор на приближающуюся Матрешку. Она была в двухстах километрах от нас, но занимала полнеба. Звезд в той стороне нет, и вообще ничего, как в самой большой из галактических сверхпустот. Чтобы лучше разглядеть Матрешку, мы приглушили свет. Мы заранее подослали к непонятной конструкции спутники-ретрансляторы. Когда «Прогресс» проник в одно из временных окон в Слое-3, все было уже готово. Только микроспутники из иллюминаторов не видны: они маленькие, а Матрешка большая.

– Я имел в виду… – начал Яков.

– Что она черная.

– Я имел в виду, что она больше чем черная. То есть черный – это черный, а теперь в голове у меня есть кое-что еще темнее, вроде света, который я до сих пор не представлял. Но он всегда таился на задворках сознания и ждал этого момента.

– Товарищ, ты меня беспокоишь, – вмешалась Галина, занимавшаяся на велотренажере в углу модуля. Она надела обтягивающий нагрузочный костюм, созданный для поддержания мышечного тонуса даже в невесомости. Возможно, я слишком долго болтался в космосе, но мне казалось, что день ото дня костюм сидит на ней все лучше.

– Так вы этого не чувствуете? – Вопрос Якова предназначался нам обоим.

– Она просто темная, – сказал я. – Подготовиться к такому невозможно, но удивляться не следует. Два последних появления…

– Их зафиксировали машины, тупые космические зонды. Мы первые, кто видит Матрешку собственными глазами. – Яков медленно отвернулся от иллюминатора. Он такой бледный, глаза сильно опухли, как у всех нас за время полета. – Думаете, это что-то изменит? Думаете, наше присутствие, наш зрительный контакт с Матрешкой что-то изменит? Мы же не издали наблюдаем и измерения делаем, а именно контактируем, касаемся, чувствуем.