Аластер Рейнольдс - Медленные пули [сборник litres]

Может, она и была стрелкой.

Родился я в 1995 году в деревне Клушино, под Смоленском. Гордиться вроде бы нечем, но ведь именно в Клушино родился Юрий Гагарин. Его имя я выучил раньше многих других. Отец рассказывал, как Гагарин стал первым человеком, побывавшим в космосе, как он ни разу не изменил своей природной скромности, как был избран депутатом Верховного Совета, как весь мир считал его героем, как он погиб, когда его тренировочный самолет упал на деревья. Отец рассказывал, что перед полетом все советские космонавты посещают кабинет Гагарина и смотрят на часы, остановленные в момент его смерти. Много лет спустя я сам посетил кабинет Гагарина.

Особенно мне запомнился холодный зимний вечер, когда отец посадил меня, пятилетнего, на плечи и вынес на улицу – посмотреть, как наша космическая станция «Мир» плывет по ночному небу. Я попробовал дотянуться до яркой точки, и отец поднял меня еще выше, словно это что-то меняло.

– Дима, ты хотел бы полететь в космос?

– Я должен быть большим?

– Нет, – ответил отец, – А вот сильным и смелым – должен. И однажды ты станешь таким.

– А когда я погибну, в моем кабинете тоже остановят часы?

– Ты не погибнешь, – заверил отец. Несмотря на холод, он закатал рукава рубашки, и его волоски царапали мне кожу.

– А если погибну?

– Тогда, конечно, остановят. Как у товарища Гагарина. И часы остановят, и героем тебя сделают.

Дверцы лифта открываются, и ощущается ледяной ветер, дующий с загородных сельхозугодий. Лестничная площадка лишь с одной стороны огорожена невысокими перилами и открыта всем стихиям. Нешина квартира примерно в середине дома. Когда я добираюсь до нее, входная дверь уже приоткрыта. За порогом стоит Неша – кто же еще? – придерживая край двери костлявыми пальцами с длинными ногтями. Я вижу половину ее лица – правый глаз, кожу с преждевременными морщинами, облачко седых волос. Неша куда старше, меньше и тоньше, чем я осмеливался себе представить.

– Показывайте то, что хотели, и уходите.

– Надо бы сначала поговорить. – Я поднимаю руки с онемевшими пальцами. – Все, что я сказал вам, – правда. Несколько часов назад я сбежал из психбольницы. Меня уже наверняка хватились.

– В таком случае уходите немедленно.

– Я был в Матрешке, Неша. Не хотите узнать, что со мной случилось?

Дверь открывается чуть шире, и я вижу еще часть Нешиного лица. Передо мной лицо старухи; впрочем, в нем еще просматривается молодая Неша, сильная, целеустремленная женщина, которая не отказалась от своих убеждений, даже когда государство объявило их противоречащими официальной политике.

– Я слышала сплетни. Якобы вы сошли с ума.

Я равнодушно пожимаю плечами.

– Я и впрямь сошел с ума во время обратного полета. Это спасло меня. Если бы я не сошел с ума, то не стоял бы сейчас перед вами.

– Вы сказали, я должна что-то узнать.

– Уделите мне немного времени – и я уйду, обещаю.

Неша оглядывается. На ней шаль какого-то непонятного цвета.

– В квартире ненамного теплее. Когда вы позвонили в домофон, я обрадовалась, что это мастер пришел чинить отопление. – Неша замолкает, что-то обдумывая, потом добавляет: – Я дам вам попить и найду для вас другую одежду. У меня остались вещи покойного мужа – пусть хоть кому-то пользу принесут.

– Спасибо.

– Зря вы ко мне пришли. Это навредит и вам, и мне.

– По-моему, вред уже нанесен.

Неша пускает меня за порог. Ей кажется, что квартира холодная, но для меня она теплая, как печь. А после больничных палат – еще и роскошная. Мебели немного, все старое, вытертое, но еще вполне крепкое. На низеньком журнальном столике стоит ваза с поблекшими пластмассовыми цветами. На стенах – картины, за исключением участка, на котором нарисован телевизор. По углам краска уже облуплена, так что скоро к Неше придут и обновят рисунок.

– Отключить его не могу, – оправдывается Неша, словно я упрекнул ее. – Телевизор можно отскрести, но они снова явятся и нарисуют его. За телевизорами следят пристальнее, чем за отоплением, а еще злятся, если понимают, что рисунок поврежден намеренно или его прятали за картинами.

Вспоминаются неумолкающие больничные телевизоры и различные ухищрения, на которые идут пациенты, чтобы заблокировать их или заглушить звук.

– Понимаю. Можете не объяснять.

– Нынешний мир мне не нравится. Я достаточно стара, чтобы помнить другую жизнь. – Неша снисходительно машет рукой, отгоняя воспоминания о лучших временах. – Слышу я теперь плоховато. Наверное, это подарок судьбы.

– На подарок не очень похоже. – Я показываю на вытертые кресла. – Можно мне сесть?

– Делайте что хотите.

Я опускаю свое измученное тело в кресло. Мокрая одежда липнет к коже.

Во взгляде Неши читается что-то похожее на жалость.

– Вы и впрямь космонавт?

– Да.

– Могу приготовить вам чай.

– Да, пожалуйста, что-нибудь горячее.

Неша уходит на соседнюю кухню. Одета она так, как одевалась лет в тридцать, но с поправкой на холод и старческую немощь, – в ветхие джинсы, несколько джемперов, шарф и коричневую шаль. Даже в квартире она носит меховые сапоги. Многослойная одежда создает иллюзию объема, но я вижу, до чего она худая – как хрупкая нахохленная птичка. Что-то птичье есть и в том, как нервно и судорожно она передвигается по закоулкам своей квартиры. Гремит чайник, скулит кран, неохотно капает вода, и Неша возвращается.

– Придется подождать.

– Сейчас везде приходится ждать. Во времена моей молодости старики жаловались, что жизнь течет слишком быстро, они, мол, не успевают. Теперь нам с вами так не кажется. Та жизнь осталась позади – мы успели, а вот она…

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят один.

– Не сказать, что много. Я почти на двадцать лет старше. – Неша смотрит оценивающе, и я догадываюсь, о чем она думает. Вне сомнений, я выгляжу старше. Космос сделал свое дело, больница тоже. Порой я смотрю в зеркало и вздрагиваю, видя чужое лицо. – Во время полета с вами случилось что-то ужасное, – заключает Неша.

– Со всеми нами.

Неша наливает чай.

– Думаете, я вам завидую? – спрашивает она, когда я делаю глоток.

– С чего вам завидовать мне?

– Вы были там, вы видели ее вблизи, вы проникали внутрь. Космонавты считают, что все астрономы одинаковые. Вы летите в космос, если повезет, смотрите на Вселенную сквозь армированное стекло, которое запотело от дыхания и искажает картинку. Это как навестить друга в тюрьме: только смотришь, а прикоснуться нельзя. Вы считаете, что мы этому завидуем.

– Ну, лучше полететь и подобраться вплотную, чем не летать вообще.

– Я оставалась на Земле. Я прикасалась к Вселенной мысленно, через математику. Запотевшее стекло нас не разделяло, только море цифр. – Неша окидывает меня строгим взглядом. – В числах – самая истинная истина, самая близкая близость.