Сэмюэль Дилэни - Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна [сборник litres]

– Ну что, Корд, думаешь, смел и горд? Убийством брюхат, в сердце дрожь и ад. Но чтобы стать царем черной горы, придется вылезать из шакальей норы.

Разожми пальцы и рот, сможет править лишь тот, кто силу поймет.

Честолюбие жжет твой мозг, как жидкий рубин, из матки злой воли – плод убийства; будущий господин, ты зовешь себя жертвой, когда в чашу боли превращен твой череп, и ты лакаешь жадно смрадное пойло. Пальцы тянутся к стали в ножнах, давно осторожно привязаны ножны к ноге, такой ты задумал план, дрожащий тиран. Пока они бились, пока новым мирам дивились, ты забился, как крыса, под колпак персонафикса, впитывал ложь, тебя голой рукой не возьмешь. Кровавый спорт, хочешь побить рекорд. В сердце им целю – горе «Джебелю»!

Лелеешь кривой клинок с бороздчатым клыком, но стих мой прям и силен, им влеком, ты не знаешь, что думать; где был кураж, теперь только мираж, смущен, смятен, ты слышишь не тот аккорд.

Душегуб, с твоих губ…

…и она удивилась, что он продержался так долго. Она взглянула прямо на Джеффри Корда. Джеффри Корд взглянул прямо на нее и завопил…

От вопля что-то перещелкнуло. До этого она думала на Вавилоне-17 и выбирала английские слова с его помощью. Но теперь она снова думала по-английски.

Джеффри Корд дернул головой вбок (вздрогнули темные волосы), опрокинул стол и помчался, одержимый яростью, к ней. Отравленный нож, который она до этого видела только в его мыслях, был обнажен и нацелен ей в живот.

Когда он запрыгнул на сцену, она отскочила назад и попыталась ударить его ногой по руке с ножом, промахнулась, но попала по лицу. Он упал на спину и прокатился по полу.

Золотое, серебряное, янтарное: Коготь несся с одного конца зала, сребровласый Тарик в раздувающемся за спиной плаще – с другого. Но Мясник уже был на месте, уже закрыл ее от распрямляющегося Корда.

– Что происходит? – грозно спросил Тарик.

Не выпуская ножа из рук, Корд поднялся на колено. Его темные глаза перескакивали с дула вибралайзера на другое дуло, затем на когти пилота. Он замер.

– Нападений на своих гостей я не потерплю.

– Этот нож был приготовлен для вас, Тарик, – тяжело дыша, выговорила Ридра. – Проверьте архивы джебелевского персонафикса. Он собирался вас убить, Мясника подчинить гипнозом и прибрать к рукам власть на «Джебеле».

– А, – сказал Тарик, – один из этих. – Он обернулся к Мяснику. – Как раз пора, да? У нас такие случаи примерно раз в полгода. Я вновь вам признателен, капитан Вон.

Мясник выхватил у Корда, чье тело словно застыло, а глаза плясали, нож и стал его рассматривать. Повисло молчание, время которого отмеряло только дыхание Корда. Утонувшее в тяжких пальцах Мясника лезвие было сделано из печатной стали. Семидюймовая костяная рукоять была покрыта выступами, испещрена бороздами покрашена под орех.

Свободной рукой Мясник схватил Корда за черные волосы. Затем не торопясь погрузил нож до упора в правый глаз предателя – рукоятью вперед.

Вопль сменился бульканьем. Руки заметались и опали с Мясниковых плеч. Те, кто сидел неподалеку, вскочили на ноги.

Сердце у Ридры дважды ударило о грудную клетку так, будто хотело сломать ребра.

– Но вы даже не проверили… Вдруг я ошиблась… Может, там было еще что-то… – жалко трепыхаясь, бессмысленно протестовал ее язык.

Может быть, ее сердце остановилось.

Мясник, с обагренными кровью руками, холодно на нее посмотрел:

– Он на «Джебеле» с ножом шел на Тарика или на госпожу, и он умер.

Правый кулак ввинтился в левую ладонь; красная смазка сделала жест беззвучным.

– Мисс Вон, – сказал Тарик, – судя по тому, что я увидел, у меня почти нет сомнений, что Корд был опасен. Полагаю, что нет их и у вас. Вы весьма ценный союзник. Я перед вами в долгу. Надеюсь, что наш полет по Драконову Языку окажется удачным. Мясник мне только что сказал, что мы туда отправились по вашей просьбе.

– Спасибо, но…

Сердце ее вновь застучало. Она попыталась было повесить на неловко засевший у нее во рту крючок «но» какую-нибудь фразу. Вместо этого ее вдруг страшно затошнило, в глазах померк свет, и она качнулась вперед. Мясник подхватил ее красными ладонями.

Снова круглая теплая голубая комната. Но теперь она одна, и наконец-то есть возможность осмыслить происшествие в столовой. Это было не то, в чем она столько раз пыталась убедить Моки. Это было то, о чем Моки столько раз говорил ей, – телепатия. Но, судя по всему, телепатия зародилась в недрах старого таланта и стала новым способом мышления. Она открыла новые миры восприятия, действия. Но почему ей стало так плохо? Она вспомнила, как под действием Вавилона-17 время замедляется, а умственная деятельность набирает ход. Если соответственно ускоряются и физиологические процессы, возможно, организм не выдерживает перегрузок.

Из записей с «Рембо» она поняла, что следующая диверсия будет в Штаб-квартире Альянса. Она хотела добраться дотуда с разгаданным языком, передать им словарь, описание грамматики и уйти на покой. Она уже почти смирилась с тем, что придется отказаться от поисков загадочного носителя. Но еще не совсем, что-то еще оставалось, предстояло еще что-то услышать и сказать…

Изнемогая, падая, она ухватилась за окровавленные пальцы, пробудилась резким рывком. Безличностная суровая натура Мясника, уплощенная чем-то неизвестным до состояния прямолинейного, сверхпримитивного, была, несмотря на весь свой ужас, все же человеческой. С ним, даже несмотря на кровавые руки, чувствуешь себя безопаснее, чем в откорректированном мире лингвистической точности. Что можно сказать человеку, который не знает слова «я»? Что он может сказать ей? Добрые и злые прихоти Тариковой воли существовали в понятных границах цивилизации. Но эта багровая звериность – ошеломляла ее!

Она вылезла из гамака, на этот раз отстегнув удерживающую сетку. Ей полегчало почти час назад, но все это время она лежала и думала. К ее ногам опустился пандус.

Когда стена палаты за ней сомкнулась, она помедлила в коридоре. Поток воздуха пульсировал, как дыхание. Низ ее полупрозрачных брюк, колыхаясь на сквозняке, поглаживал босые щиколотки. Широкий ворот черной шелковой блузки ниспадал на плечи.

Пока она приходила в себя, на «Джебеле» уже давно началась ночная вахта. В периоды активной деятельности перерыв на сон делали по очереди, но, если корабль просто шел от точки к точке, выдавались часы, когда спала почти вся команда.

Вместо того чтобы направиться в столовую, она свернула в незнакомый тоннель, который вел вниз. Идущий от пола рассеянный белый свет через пятьдесят футов стал янтарным, потом – оранжевым. Она остановилась и посмотрела на отсвечивающие оранжевым руки. Еще через сорок футов оранжевый сменился красным. Далее – голубой.