Максим Гаусс - Преисподняя «Астра-1»

Прямо в скальной породе чередой направленных взрывов были созданы полости, впоследствии и ставшие камерами для пленников. Камер было много, но почти все пустые. Заключенные тоже имелись. Живых оказалось совсем немного. Всего двое. Во многих камерах лежали скелеты, или их фрагменты. Я ужаснулся – это что получается? Если тут кто-то умирал, тело не хоронили, и даже не убирали из камеры? Так оно и лежало, до полного разложения? Да, двери хоть и были добротными, но вовсе не герметичными, с откидными смотровыми окошками. Как же запах? Он никого не смущал, что ли?

Это было дико. Ужасно. Не по человечески. В кого же превратился сам полковник, если его люди допускали такое? Ответ всё-таки был: На одной из стен висела табличка с соответствующим изображением: В камеру запускалась крыса, которая с голоду и сжирала остатки тел, до самых костей.

Как я и сказал, живых оказалось всего двое: худой, грязный солдат, скорее всего дезертир, да пожилая, до предела уставшая женщина в изорванном комбинезоне. Солдат в обносках военной формы сильно исхудал, осунулся и внешне напоминал вурдалака. Из его камеры ощутимо воняло. Да и из других тоже.

– Э! Вы кто такие? – пробормотал дезертир сиплы голосом, увидев нашу пеструю компанию.

– Как кто? Диверсанты! – Андрей взял слово. – Пришли тут все взорвать!

– Чего? Какие ещё диверсанты?

– Те, которых полковник Зимин так боится.

– Зимин? А! Эта тварь… Тварь, что зовет себя офицером. Животное. Озлобленное, безумное животное. Псих! – дезертир устало усмехнулся. – Ну, привет вам, диверсанты!

– Сам-то кем будешь? Как здесь оказался? И как давно?

– Дезертир я. Шесть лет. Или нет? – он задумался. – Кажется, семь. Да, точно. Почему здесь? Дал по физиономии офицеру одному. А потом отобрал его именное оружие.

– Какому офицеру?

– Да, есть тут один… Зимин его фамилия! – хохотнул он, затем сплюнул на пол.

– Зачем?

– Без разницы уже. Сволочь он.

–. Сейчас мы тебя выпустим.

– А зачем? – поинтересовался тот. – Куда мне идти?

– С нами. На поверхность.

Но худой неожиданно расхохотался, а после, подавившись, закашлялся.

– Нечего мне там делать! А вот выйти отсюда – да, может и хорошо.

Дезертир уселся на пол камеры, смотря перед собой вытаращенными глазами. А затем, неожиданно запел песню. Странную песню, на украинском языке. Мы переглянулись между собой. Павел пожал плечами.

– Эй, ребята!– неожиданно нас окликнула женщина из соседней камеры хриплым, надтреснутым голосом. – Как вы сказали? Диверсанты?

– Нет, но нас таковыми считают, – торопливо поправила ее Катя, сморщившись от волны неприятного запаха. Но женщину, то ли не смутило, то ли она этого попросту не заметила.

– Вот как? Дайте угадаю, Зимин? Полковник, да?

– Да, он. Вы тоже по его инициативе здесь? Что вы о нем знаете?

– Многое… Очень многое.

– А, простите, кто вы такая?

– Прошу меня извинить. Я Елена Шевченко, руководитель биологической программы "Цитомир – 6".

– Как? Шевченко? – как будто я слышал уже эту фамилию, причем, совсем недавно.

– Да. А что, знакомая фамилия? – удивилась женщина.

– А подполковник Шевченко, не ваш родственник, случайно?

– Да! Это мой муж! – она вскочила с места, вытаращив глаза. – Вы его знаете? Он пропал много лет назад.

– Ну, как вам сказать… Мы, можно сказать, нашли вашего мужа. Точнее, то, что от него осталось!

– Олега? Вы нашли его? Где? – женщина ещё больше выпучила глаза, ухватилась руками за открытое окно камеры и вылезла оттуда настолько, насколько это вообще было возможно.

– Тише, тише. Мы нашли его тело, а если быть точнее, то лишь один скелет. В старой бойлерной, за запасным реакторным блоком, в недостроенном туннеле. Он, как бы того… повесился. Про то, что он оставил записку, я умолчал.

– Ах! Ну, я и не ожидала, что спустя столько лет, он ещё может быть живым. Но… Вы сказали, повесился?

– Да. Елена, вы говорили, что многое знаете о Зимине?

– О да. Уже восемь лет я жду шанса поквитаться с этой скотиной. Это он отправил меня сюда. Много лет он пытался выведать информацию о местонахождении комплекса лабораторий мужа, его разработок и документов. Олег пропал, захватив важную документацию с собой. Зимину она была нужна, и я догадываюсь почему. Ничего не получив от меня, полковник в приступе бешенства отправил меня сюда. Гнить! Восемь лет назад.

– Вы расскажете нам все, что знаете? Мы поможем вам, а вы нам. Идет?

– Идет!

Андрей отстрелил замок камеры.

Вдруг, я услышал позади себя шорох и резко обернувшись, заметил третьего заключенного. Им оказался очень худой, бледный, длинноволосый старик. Он сидел на грязном дощатом поддоне в дальней камере, на приличном расстоянии от источника света, у самого края решетки. Одетый в старые лохмотья, заросший бесформенной бородой, он что-то прохрипел, тыча в меня изуродованным пальцем.

– А с ним-то что? Неужели, на стариков у маньяка тоже зуб имеется?

– Это Черепанов Петр Сергеевич. Бывший начальник отдела связи, – вздохнула Елена. – Лет пятнадцать назад, по приказу полковника ему ампутировали язык и часть пальцев на обеих руках.

– О боже! Но с чего такая жестокость?

– Месть. Отомстил за то, что Петя отправил тогда сообщение на поверхность, после чего сюда прибыла комиссия во главе со Штрассом. Это и была отправная точка, которая породила цепную реакцию. Полковник посчитал это предательством.

– Значит, он тот самый радист?

– Начальник связи, – поправила женщина. – А сообщение и вправду отправлял он. Черепанов отказался говорить, от кого поступил такой приказ. Ну и вот чем это закончилось.

– Понятно. Значит, полковник, сволочь, тупо решил отомстить?

– И отомстил. В таких суровых условиях содержания его здоровье сильно пострадало. Он уже перенес два инфаркта. Пневмония, а может уже и туберкулез, язва желудка, застуженные почки, проблемы с суставами. И помутнение рассудка. А ему и пятидесяти трех ещё нет. Жить ему недолго осталось. Черепанов промычал что-то нечленораздельное, после чего тяжело закашлялся.

После того, как мы освободили из камер Елену, немого старика и дезертира, их торопливо вывели из карцера. Оставшихся крыс Андрей предварительно распугал найденными у одного из охранников свето шумовыми гранатами. Последний, оставшийся солдат куда-то подевался – на крыше Дзота никого не было. А те, что спали в алкогольном опьянении, даже позы не поменяли. В таком состоянии, карцер был похож на что угодно, только не на тюрьму. Трупы и полное запустение.

Погрузившись на стоящую недалеко от входа в карцер дрезину, оборудованную огнеметом, мы передали найденную в соседнем строении еду заключенным, а заодно перекусили и сами. Безумно хотелось спать. Последние несколько суток были для нашей компании настолько насыщенными и тяжелыми, что нервная система каждого билась в истерике, то и дело, выливаясь в какие-нибудь неконтролируемые действия. Но спать было нельзя. По крайней мере, всем одновременно.