Макс Мах - Пилот ракетоносца. Выбор курса

— Ты за кого сейчас волнуешься, — усмехнулся на это предложение Эрик, — за себя или за меня?

— За тебя. Мне показалось…

— Да нет, — поморщился Эрик. — Ничего особенного. На самом деле тебе стоит знать. Я, видишь ли, думал, что все об этом и без меня знают… В общем, если коротко, я сирота, родился, по-видимому, в Смоляном городке. Ни матери, ни семьи не помню, и что с ними случилось, не знаю, хотя и догадываюсь, исходя из… Скажем, исходя из стиля жизни, принятого в тех местах. Вырос в приютах. Всё, собственно.

— Эрик, извини меня ради бога! — Анна побледнела и, кажется, едва не плакала. — Если бы я знала… Но у тебя такая правильная культурная речь, акцент Метрополиса… Я и подумать не могла. Честно!

— Все в порядке, — остановил ее Эрик. — И пожалуйста, возьми себя в руки, а то люди бог знает что подумают.

— Да, извини!

— Я же сказал, все в порядке, — повторил Эрик, успокаивая девушку. — Вера, знаешь ли, тоже психанула, когда я ей рассказал…

А между тем транспорт отстыковался от причальной колонны и медленно выплыл сквозь створ открывшихся ворот шлюза. Работающие вполсилы маневровые двигатели оттянули грузную машину на безопасное расстояние от обшивки крейсера, и тогда включились маршевые двигатели. Поскольку это был пассажирский рейс с «чистой публикой», всю дорогу до орбиты Гёрза транспорт прошел при постоянном, но невысоком ускорении, чтобы не заставлять одетых в бальные платья дам испытывать перегрузки и связанные с ними неприятные ощущения. Поэтому скорость движения была относительно невысокой, и дорога от крейсера до точки сброса заняла почти два часа. Затем пилот попросил всех пассажиров опустить страховочные системы, зафиксировавшие их в креслах, и, отделившись от транспорта, челнок начал маневр входа в атмосферу. Спуск на твердь — без перегрузок и резких маневров — занял пятьдесят три минуты, но зато машина, которую на завершающем отрезке пути принял на «гравитационную ладонь» особый терминал форта Крефт, опустилась внутри крепостной стены прямо напротив входа во дворец.

Все эти три часа Анна рассказывала Эрику о фриулах, вернее, о фриульской аристократии. В раннем детстве и потом еще раз в юности Анна побывала на Гёрзе и неплохо помнила подробности этих своих визитов в княжество Гориц. Бывали фриульцы и в доме ее отца в Эгерланде. Так что ей нашлось, о чем рассказать. Гораздо меньше она знала о Сибири. Сибиряков она ни разу, кажется, не встречала, но была наслышана о них от своих кузенов и кузин с Гёрза. В любом случае для Эрика все это было внове, ведь сейчас он читал не сухую разведсводку, а слушал рассказ участницы событий, полный живых деталей и весьма колоритных подробностей, каких не найдешь ни в одном даже самом лучшем отчете. Поэтому, наверное, Эрика не удивила помпезность и некоторая нарочитая вычурность оказанного им приема. Князья Горицкие славились своей дотошностью к знакам власти и любовью к этикету.

Из челнока гости выходили на вымощенную каменными плитами площадку и сразу же попадали в коридор, образованный гвардейцами и молодыми статскими чиновниками: красные с золотом гвардейские мундиры и светло-синие с золотом парадные мундиры гражданских чиновников. По этому живому коридору под удивительно ясным звездным небом члены миссии прошли во дворец. Сейчас они шли, построившись согласно табели о рангах, с некоторыми исключениями, диктуемыми простой логикой. Первым шел граф Клингер с сопровождавшей его сотрудницей политической разведки баронессой Львовой, за ними адмирал Север с одетой в гражданское кавторангом Маркс, ну, а вслед за ними княгиня Эгерланд с сопровождающим ее Эриком Минцем.

Внутри просторного холла, куда они попали с улицы, гостей ждали удобные кресла, вежливые слуги и теплое питье. Эрику всех дел было снять реглан и фуражку — в Горице по этикету офицеры не входили в гражданские жилые помещения в головных уборах, — другое дело Анна. Ей надо было не только снять с себя шубу и шапку, но и переодеть обувь и поправить прическу и косметику, в чем ей тут же взялись помогать две услужливые горничные. Эрик в это время стоял в сторонке у буфетной стойки, пил маленькими глотками горячий глинтвейн и курил. Последнее не столько из-за страсти к табаку, сколько из необходимости чем-нибудь себя занять. Не стоять же с каменным лицом, рассматривая ливрейных слуг и переодевающихся гостей. Но, слава богу, надолго ожидание не затянулось, и вскоре в сопровождении дворцовых чинов члены миссии отправились в тронный зал, чтобы представиться ее великокняжескому высочеству правящей княгине Горицкой Теодоре.

По дороге Эрик обратил внимание на роскошь интерьеров и на огромное количество произведений искусства — картин, статуй, ваз, — украшавших помещения, через которые они проходили. Нельзя сказать, что все это было безвкусно или некрасиво, отнюдь нет. Но на взгляд Эрика, всего ЭТОГО было слишком много. Слишком много зеркал и кованой бронзы, золота, инкрустаций и росписей, гобеленов и предметов мебели, сделанных из изумительно красивых пород дерева. Наборные паркеты, расписные потолки, шелковые драпировки стен… Если императорский дворец в Метрополисе поражал строгой, почти военной лаконичностью, в которой была заключена квинтэссенция имперской власти, великокняжеский дворец в Гёрзе как будто должен был все время напоминать, что речь идет о богатой и сильной стране, которая ни в чем не уступает другим. За размышлениями на эту тему, а также над тем, не стоило ли — пока была такая возможность, — принять средство от головокружения, Эрик не заметил, как они миновали все эти анфилады залов и парадные коридоры и оказались перед высокими — белое с золотом — двустворчатыми дверьми.

— Тронный зал, — объявил сопровождавший делегацию мажордом. — Входим попарно и только после выкликания вашего имени.

А еще через пару минут Эрик услышал: «Ее светлость княгиня Эгерланд Анна в сопровождении капитан-лейтенанта кавалера Эрика Минца», — и они с Анной вошли в зал. Что ж, здесь было все, что они уже видели во дворце, но только больше, ярче и помпезнее. И придворные, образовавшие традиционный живой коридор, по которому гости шли, чтобы представиться Теодоре, были разодеты так, что в глазах начинало рябить. Сама княгиня сидела на так называемом малом троне, установленном на возвышении в три ступени, и на ее платье было больно смотреть из-за огромного количества крупных драгоценных камней, отражавших яркий свет хрустальных люстр. К счастью, ни на переходе по живому коридору, ни в момент краткого представления — глубокий книксен Анны и сдержанное офицерское приветствие Эрика — они на долго не задержались и уже вскоре были свободны смешаться с толпой придворных, собравшихся на новогодний бал.