Евгений Южин - Инженер. Часть 2. Поиск

– Кто такие? – как обычно у местных, без приветствия начал дядька.

Я решил не чиниться и спокойно представился:

– Илия из Садух.

Глаза незнакомца дернулись, он, видимо, убавил спесь:

– Садух. Сейчас кто угодно может назвать себя Садух, – он всматривался в мою свежевыбритую физиономию.

Сзади скрипнули доски пирса, я оглянулся, Ана невозмутимо рассматривала незнакомца.

– Проверять будем? – спросил я, готовый предъявить свой крестик.

– Не на чем, – буркнул тот и, помолчав, добавил: – И что уважаемому Илии здесь надо? Я с Садух дел не веду, я человек маленький, мое дело – грузить концентрат.

Почувствовав слабину, я слегка надавил:

– Для начала, хотелось бы знать, как зовут маленького человека.

Почему-то Ана не произвела никакого впечатления на дядьку. Точнее, и грузчики, и незнакомец таращились на нее с большим любопытством вместо знакомого по прежним путешествиям с девушкой панического страха. Может быть, земная одежда не позволила им разглядеть скелле?

– Маатах, – очнулся мужчина и рыкнул на грузчиков: – Вам что, особое указание надо? Чего стали?!

Те тут же унеслись на берег к большой груде мешков, складированной неподалеку.

– Пойдемте к домику – здесь мы мешать будем, – нехотя пригласил нас Маатах.

Приближался вечер, в тени бамбука рядом с домиком было уже сумрачно. Управляющий, которым, по всей видимости, был Маатах, махнул нам рукой на лавку рядом со стеной и сел сам, напротив. Ана продолжала молчать, похоже, приняв решение до времени не вмешиваться. Я начал первый:

– Маатах, я здесь не от лица семьи. Хотя посмотреть, конечно, любопытно, кто здесь хозяйничает.

– Я за пределы рудника не выхожу. А рудник этот Садух не принадлежит, – дядька набычился.

– Лодка тоже не выходит? – поинтересовался я.

– Лодка берега не касается! В Дальнем все знают, что мы с орехом не связываемся! – Маатах, похоже, был нешуточно взволнован.

Я не знал, что такое Дальний – возможно, ближайший поселок вниз по течению. Но сейчас это было неважно.

– Не кипятись! Говорю тебе, я не по делам. Можешь продать продовольствия? Мы поиздержались, пока прочесывали пустоши.

Похоже, это сразу же успокоило Маатаха:

– Да, пожалуйста. Только разносолов у нас никаких нет – мы люди простые.

– Давно уже здесь сидишь? – с видимым сочувствием спросил я расслабившегося управляющего.

– Уже третья смена. Первый раз сюда года два уже как приехал. Но мне нравится – тихо, – он опять настороженно посмотрел на меня.

– А из Ур видел кого-нибудь? – девушка не шевельнулась.

– Откуда? Чего им тут делать?

– Ну, это же их рудник?

– Какой рудник? Это слезы, а не рудник! Еще год-два, и можно забыть о нем. Лет пять уже, как Ур его в аренду сдают. О них уже все, поди, забыли здесь.

– А мне говорили, что сюда Сам приезжал, лично, – забросил я наугад наживку.

– Ну, то еще до нас было. Теперь старик носа из своего владения на скале не кажет, – Маатах стрельнул глазами на девушку.

Семья Ур отличалась довольно экзотическим для местных обликом – оставалось надеяться, что управляющий сочтет невероятным визит гостей такого уровня в этот глухой угол.

Так же, наугад, я решил забросить еще одну наживку:

– Не в курсе, Садух сейчас в Саэмдиле?

– Откуда мне знать? – насторожился Маатах.

Я сделал вид, что так и должно быть, ухмыльнулся:

– А вдруг знаешь? Проверка – ты уж извини.

Потратив еще какое-то время на суету с продовольствием – набрали целый мешок, чем, похоже, немало удивили кладовщика – мы отошли от причала и направились обратно наверх, к базе.

Ощутимо темнело, и я опасался, что, пока дойдем, стемнеет совершенно. К счастью, я захватил с Земли маленький, но мощный фонарик, и была надежда, что, если что, то мы хотя бы сможем пристать к берегу без приключений. Какое-то время молчали, поглощенные едой.

На ближайшем перекате, пока я, выбравшись из лодки, брел в воде, борясь с неожиданно сильным течением, Ана вдруг произнесла:

– Папа жив. Мы должны добраться до него.

Я приостановился, но лодка, влекомая магическим движителем, останавливаться не собиралась, и мне пришлось ускорить шаг, оскальзываясь на камнях. Наконец, выбравшись с переката, я забрался в лодку и с наслаждением вытянул мокрые избитые ноги:

– А где эта скала?

– Это на север от устья Дона – довольно далеко. Я там родилась, – и после паузы: – Между прочим, эта скала – остатки строения древних. Интересно, что скажешь ты, когда это увидишь.

– Поживем – увидим, – я вздохнул. – Думаю, без самолета нам не обойтись.

Девушка помолчала, потом произнесла задумчиво:

– Может быть. Только его надо привести в порядок. И еще, я не представляю, как мы будем летать ночью.

Я пожал плечами:

– Полетим днем. Останавливаться будем в стороне от людей. Но, в любом случае, я уверен, нас заметят, – заулыбался. – Зато, не догонят. Считай, что этот полет над всем Мау будет как объявление войны!

В сумерках я не видел ее лица, но, похоже, она пристально разглядывала меня:

– Не боишься войны?

Я вновь пожал плечами:

– Не знаю. Сейчас я точно ничего не боюсь, – подумав, тихо добавил – – Кроме лап скелле.

Три дня мы провели на базе. В домике, где раньше обитал Курт, нашлись остатки полотна, которым раньше был оклеен наш самолет. Два больших рулона почти истлели снаружи и по краям – видимо, поэтому на них никто не позарился, а может быть, на базе просто никого не было с тех пор, как ее оставили хозяева. Почти все время я провозился, восстанавливая обводы летательного аппарата. На старом складе обнаружилась большая бочка со смолой. Когда я вскрыл ее, то обнаружил затвердевший пластик и решил, то смола полностью полимеризировалась. С досадой пнув ее ногой, я услышал, как внутри плеснулась жидкость, и пятнадцать минут спустя Ана обнаружила меня стоящим посреди обломков разгромленной деревянной бочки, любующимся творением случая – пластиковой полупрозрачной канистрой, с мельчайшими деталями воспроизводящей деревянный шаблон, в которой плескалась уцелевшая смола. Аккуратно срезав пластик с отпечатка затычки, я стал обладателем шикарной тары и вполне годного содержимого. Для застывания смолы необходимо было испарение какого-то растворителя, который в ней содержался. Слоя пластика в полтора сантиметра вполне хватило, чтобы прервать этот процесс. Уцелевшую смолу я использовал для покрытия полотна, которое натянул на каркас самолета и которое, как показало время, оказалось самым ненадежным элементом конструкции. Ана принимала самое непосредственное участие в восстановлении оболочки – пользуясь своим даром, она прогревала нанесенную смолу, от чего та застывала почти мгновенно.