Гедеон - Когда устанет даже смерть

Но стоило репликантам приблизиться к маленьким эмпатам, как мыслей просто не осталось. И сержанта, и Брауни ошеломили поразительно яркие и незнакомые чувства. Радость. Искренняя всепоглощающая радость чем-то напоминала боевой азарт репликантов, но при этом была напрочь лишена агрессии. Странное, неправильное, ощущение. Неведомое, но очень приятное. Практически все сильные эмоции репликантов преобразовались в агрессию — даже в детстве. Их игры всегда были боем — друг с другом или общим условным противником. Всегда содержали практическую пользу. И радость приносило лишь успешное выполнение приказа. Идиллийцы же просто радовались процессу. Бессмысленному, но захватывающему с головой.

Чимбик растерянно моргнул и попятился, желая разорвать эмпатический контакт. Ему пришлось отойти дальше обычного, чтобы сделать это. Сержант потянул Брауни за руку, призывая отступить.

— Что это было? — придя в себя, спросил сержант у Талики.

— Дети, — просто ответила та. — Обыкновенные радостные дети.

Брауни потряс головой и недоверчиво покосился на бегающих маленьких дворняг.

— Вы хотите сказать, что они всегда такие? Как они функционируют в таком состоянии?

Лицо идиллийки приобрело странное выражение. Чимбику показалось, что это сочувствие, но уверен он не был.

— Они не функционируют, а живут, — ответила Талика. — Конечно, дети не всегда пребывают в столь возбуждённом состоянии. Иногда они устают, спят, играют в спокойные игры. Но вообще то, что вы испытали, совершенно нормально. Дети напоминают нам, как нужно радоваться жизни.

— Радоваться жизни? — озадаченно повторил Брауни и беспомощно посмотрел на сержанта.

Тот ничем не мог помочь. В понимании Чимбика он вполне умел радоваться жизни. Хорошо выполненное задание, отсутствие ранений у братьев, вкусная еда, пригодная для дыхания атмосфера, возможность полежать в воде — всё это и составляло радости жизни. Но привычное ему чувство радости не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал, приблизившись к детям. Даже то, что он чувствовал рядом с Эйнджелой, было чем-то другим — спокойствием, умиротворением… Счастьем?.. Наверное. Но даже это не походило на детскую радость.

Талика указала на одну из скамеек в тени дерева, в стороне от шумной толпы, и первой присела на неё. Погружённые в себя репликанты молча сели рядом.

— А на что похоже ваше детство? — спросила идиллийка.

Задай она этот вопрос в другое время, Чимбик бы промолчал. Но сейчас… Сейчас ему хотелось уложить в сознании шокирующий опыт, и он с радостью ухватился за привычную и понятную частичку мира. Он сухо, упуская составляющие военную тайну детали, описал типовой распорядок для разных возрастных групп репликантов, рассказал о тестировании и выбраковке. О жизни, совсем не походившей на то, что он видел вокруг. В словах сержанта звучали одновременно превосходство над менее совершенными дворнягами и непонятное ему самому недовольство.

Брауни слушал краем уха — для него в словах Чимбика не было ничего нового. Куда больше его интересовало происходящее вокруг. А вот Талика слушала внимательно, не перебивая, не задавая глупых вопросов. Почти как Эйнджела когда-то.

Невольное сравнение вызвало у Чимбика глухое раздражение. Общество Эйнджелы научило Чимбика не доверять тем, кто неожиданно добр к тебе без видимой причины. Но если для Лорэй обман был единственно возможной тактикой выживания, то идиллийцы превратили доброту и дружелюбие в достопримечательности для привлечения туристов. А настоящая жизнь… Она другая. Чимбик успел на неё насмотреться.

— А как живёте вы? — в лоб задал он вопрос Талике.

— Вы же сами видите, — растерянно ответила она.

— Нет, я имею в виду на самом деле. Это как в магазине. Есть красивая витрина для покупателей, а есть настоящая жизнь.

С губ идиллийки сорвался тяжёлый вздох.

— Как мне убедить вас, что это и есть наша жизнь?

Ответ Чимбик знал давно.

— Я хочу выйти в город. Не в туристическую зону. Увидеть.

— Нам запрещено покидать этот квартал, садж, — напомнил Брауни.

Это Чимбик тоже знал.

— Я попробую получить для вас такое разрешение, — неожиданно для репликантов сказала Талика. — Если вы сумеете провести какое-то время среди детей тут, то я считаю, что вы вполне готовы выйти в город.

Сержант смерил её недоверчивым взглядом.

— Зачем это вам? — прямо спросил он.

Идиллийка какое-то время медлила с ответом, будто сама его не знала.

— Я просто хочу сделать что-то хорошее для вас, — наконец сказала она.

— А что взамен? — насторожился Чимбик.

— Наверное, взамен я немного успокою свою совесть, — опустила взгляд Талика. — У вас не было детства, так пусть хоть сейчас что-то изменится к лучшему.

Ответ сержант не понял. Какая связь между чувством вины, которое дворняги называли «совестью», с процессом роста репликантов? Почему идиллийка, не имевшая к этому отношения, испытывает вину? Почему она считает, что у него не было детства? Он прошёл все положенные этапы взросления.

Но тему развивать он не стал, опасаясь спугнуть удачу. Кто знает, может, Талика и правда сумеет договориться о пропуске в город?

— Я… буду благодарен, если вам удастся, — ответил Чимбик.

Брауни выход за пределы туристической зоны не волновал. Он встал со скамейки и настороженно, будто передвигался по минному полю, шаг за шагом приближался к группе играющих детей, среди которых мелькала и ребятня с фиолетовой кожей. Чимбик его понимал: ему и самому было любопытно ещё раз испытать эмпатию на себе. До сих пор его знакомство с этим воздействием относилось скорее к негативному опыту. Если не считать молчаливого понимания Эйнджелы, он испытывал на себе в основном страх и боль эмпатов. А ведь они, наверное, могли поделиться и чем-то хорошим. Как эти дети.

Чимбик с интересом и лёгким беспокойством считывал телеметрию брони Брауни. Тот как раз остановился, разглядывая детишек, валявшихся в траве с крупными рысями. Сержант обратил внимание на специальные насадки на когтях кошек. Как местные решили проблему с зубами хищника, оставалось только гадать, но несчастными животные не выглядели. Ни обилие людей, ни повышенный уровень шума не волновали животных, охотно игравших с детьми.

Они прыгали на мелких дворняг, толкали мягкими лапами, валили на траву и ловко выворачивались из ручек.

Совершенно бессмысленное занятие, на взгляд Чимбика, но дети выглядели счастливыми.

Талика негромко спросила:

— Хотите погладить или покормить какое-то животное? У каждого вольера стоит автомат с лакомствами для зверей.

— Может, в другой раз, — ответил Брауни.

Изображение с камер его шлема сместилось на Талику.