Джо Холдеман - Мост к разуму [сборник]

– Они надели мне наручники на ноги и на руки, а потом… потом… – Короткий судорожный вздох.

– Пожалуйста, – сказал Отто. – Не надо об этом говорить.

Он нагнулся и поднял серые брюки. Ему показалось, что на щеке он почувствовал нежное тепло, излучаемое ее грудью.

– Надень. – Ему хотелось быть с ней нежным и заботливым, она была такая маленькая и сломленная, но тело его не хотело сотрудничать с разумом.

– Нет, – сказала она подавленно. Она вытянулась на нижней койке, слегка разведя ноги и приподняв колени. Ее пальцы пробежали по внутренней стороне бедра – но это была не ласка, так гладят не дающую покоя рану.

– Вперед. По крайней мере это я тебе должна. Один раз больше, один раз меньше, – нет особой разницы.

– Не могу, Рейчел. – Он впервые назвал ее по имени.

Дверь скользнула в сторону, и Рейчел попыталась прикрыть себя руками.

– Так, так, – сказал тюремщик. – А вы времени зря не теряете. – Отто был уже на полпути к нему, когда пистолет в руке тюремщика заставил его остановиться. – Я думал, с тебя будет довольно.

Он швырнул Отто узел белой ткани:

– Наденьте это оба, сейчас.

Отто отобрал одежду размером поменьше и передал Рейчел. Она повернулась спиной к тюремщику и оделась. Отто, стоя на благоразумном, по его представлению, удалении от тюремщика, сбросил старую куртку и брюки, потом швырнул их тюремщику. Тот глумливо захохотал, сделал пару замечаний относительно анатомии Отто.

Потом он собрал их старую серую одежду:

– Скоро у вас будут посетители. Постарайтесь вести себя как следует. Хотя бы пока что.

Они присели на койку. Отто хотел похлопать ее по руке. Потом передумал.

– Раньше они белую одежду не давали, – сказала она. – Видимо, так одевают для публичной казни. В некотором смысле я даже рада.

Отто знал, что если бы им предстояла публичная казнь, ее оставили бы одетой только в свои синяки. Но их неотвратимая казнь будет делом совсем не публичным.

Они сидели, как им казалось, довольно долго, молча, каждый был погружен в собственные мысли. Отто пытался определить, когда и где потерял он уважение к смерти, страх смерти. Было ли это лишь частью его психокондиционирования? Но это должно уменьшать шансы выживаемости, а премьер–операторы слишком ценились в ЗБВВ, чтобы программировать их на потерю воли к жизни. Возможно, все дело только в том, что близкое знакомство порождает презрение. Реже видишь – больше любишь.

С некоторым усилием воли он вернулся в мыслях к юности, к детству, пытаясь припомнить какой–нибудь случай, какое–то событие, какое–то разочарование, в конечном итоге заставившее его присоединиться к той незримой армии, в которую он вступил, приведшее его на эту планету джунглей, где он сейчас делит белый мавзолей с… он проанализировал хрупкое влечение к Рейчел Эшкол и прекрасно понимал, что частью это был голос пола, частью – соматическая симпатия одного измученного тела к другому, частью – возмещение того, как он себя с нею вел в обличье Рамоса, и эта часть была ретроактивным стремлением вернуть женщину, которую он когда–то любил или думал, что любит. И в самом темном углу притаился, быть может, загнанный в ловушку зверь, стремящийся еще раз сыграть в лотерею продолжения рода, подчиняющийся этому инстинкту, пока еще не слишком поздно. (Он вспомнил, как однажды впервые увидел труп сгоревшего человека и жуткое свое любопытство – человек в последние секунды должен был испытать крайнее половое возбуждение. Был ли это тот самый последний порыв инстинкта, или все объяснялось повышенным давлением газа в циркуляционной системе трупа? Он давно хотел спросить кого–нибудь, кто знал. Теперь уже он не спросит.) Он вспомнил, как мальчик Отто Макгевин сидел в храме, изо всех сил стараясь погрузиться в медитацию, пока едкий дым курений щекотал нос, вызывая неодолимое желание чихнуть. И каким паршивым англо–буддистом оказался он, убивая за деньги и встречая смерть без всякого желания подготовиться к ней духовно – или это он как раз и делает сейчас?

Нет. То, что он сейчас делал, – это была паника, в том виде, какой он мог себе позволить в отсутствие непосредственной физической опасности.

Когда ему было двадцать, он самоуверенно постановил, что умрет «достойно». Сейчас он попытался припомнить, что он тогда чувствовал.

Дверь отъехала в сторону, открываясь, и девять человек цепочкой вошли в камеру. Первым был комменданте Рубирец. Потом какой–то пожилой человек. Потом Рамос Гуайана, за ним отделение из шести солдат. Все были вооружены, кроме пожилого человека и одного из солдат, в котором он узнал рядового Риверу, убежавшего с места гнусного представления, устроенного Рубирецом в больничной палате. За прозрачной повязкой у него на голове виднелся огрызок на том месте, где раньше было правое ухо.

Пожилой человек казался знакомым, и Отто вспомнил, кто это был, еще до того, как его представил Рубирец. Странно, что эта информация так подзабылась.

– Эль Альварец хочет с тобой поговорить. – Он повернулся к старику. – Последний раз, сэр. Этот человек настолько опасен, что…

– Довольно, Хулио. Оставь мне только пистолет.

Комменданте очень хотел что–то сказать, но вместо этого протянул ему свой пистолет.

– Позвольте по крайней мере надеть им наручники.

Пожилой человек кивнул.

Рубирец защелкнул наручники на правом запястье Отто и левом запястье Рейчел. Потом все, кроме эль Арвареца, цепочкой покинули камеру, и дверь со щелчком задвинулась за ними.

Эль Альварец посмотрел по сторонам, решил не унижаться до сидения на туалетном стульчике и остался стоять напротив двух пленников, прислонившись к стене, направив небрежно ствол пистолета в их сторону.

– Эту камеру построили по моему приказу двадцать лет назад. Это единственная камера во всем комплексе, в которой нет объективов или микрофона.

– Или не было двадцать лет назад, – сказал Отто.

Эль Аварец покачал головой:

– На прошлой неделе доверенное лицо осмотрело камеру.

– Если вы что–то хотели нам сказать, – спросила Рейчел, – то неужели это что–то такое, что не должны услышать ваши люди?

Эль Альварец ответил уклончиво:

– Как вы считаете, сколько людей на Сельве знают о существовании Плана?

– Это трудно сказать, – ответила Рейчел. – Все, кажется, что–то слышали.

Он кивнул и улыбнулся:

– Это тоже часть самого Плана. Собственно, едва ли один из ста сельванцев, как я предполагаю, знает о существовании настоящего конкретного Плана. Большинство этих людей принадлежат к клану Альварец или являются влиятельными членами остальных кланов. Мы пока не огласили публично сущности Плана, потому что не хотим поощрять ответную публичную дискуссию. – Он сделал выжидающую паузу, но ни Отто, ни Рейчел не сказали ни слова.