Вячеслав Соколов - Путёвка в спецназ [СИ]

— Нет, не уверен! Когда Тунгус погиб… я, наверное, не сдержался бы. Увидел бы какую-нибудь бородатую харю… или пристрелил бы, или зарезал…

— Вот! А ты говоришь! — и потеплевшим голосом. — Я понимаю тебя… но ты солдат, Егор… и дай бог, чтоб это была последняя потеря! Но надеяться на это не стоит… Знаешь, сколько у меня было таких потерь? Только я командир и не могу раскисать, потому что, на мне ответственность за тех, кто жив! — молчит, смотрит на дорогу и молчит, думая о своем.

— Говорят… потом привыкаешь, становишься равнодушней?

— Нет! Каждый раз как в первый… Каждого помню… — лицо командира меняется и из уголка глаза бежит слеза. — Нельзя привыкнуть к смерти… своих ребят! Может, это про врагов сказано? Тут заморачиваться не надо… Сделал работу и пошел себе дальше…

Сморгнув слезу, какое-то время молчит:

— Ты как? Не пристрелишь кого-нибудь? — с надеждой смотрит на меня.

— Все нормально, командир, не подведу… Переболел, смирился, теперь не кинусь… Но и жалости во мне не осталось… Я не подведу! — и, помолчав, добавляю. — На мне ведь ответственность за ребят, что живы…

Рогожин улыбается:

— А как парни тебя ждут! Барана у местных выменяли, шашлык маринуют… Помнишь коньяк, который вы с Тунгусом сперли у начштаба?

— Помню! — непроизвольно губы расползаются в улыбке. — Мы тогда решили вам свою крутость показать! Ну, Тунгус и предложил…

— Тунгус? А я думал твоя идея!

— Нет, Тунгуса! Очень он хотел вас удивить, вы же для него как бог были…

Оплетка на руле жалобно заскрипела, когда командир стиснул побелевшими, от напряжения, руками руль.

— Я знаю… — и, помолчав, вдруг грустно улыбнулся, — она у меня до сих пор лежит. На дембель вам подарить хотел… Теперь помянем Ваньку и Антона…

Тихий, весенний вечер: горит костер, тлеют угли в мангале, разносится дразнящий аромат томящегося над углями мяса… Ребята: сидят вокруг костра, старший прапорщик Иванов: колдует возле мангала. Рогожин разлил по стаканам бутылку коньяка. Вышло совсем по чуть-чуть, что такое пол литра на десять человек… Встал и, прокашлявшись, начал:

— Все знают происхождение этой бутылки? — парни грустно улыбаются, конечно, эту историю знают все. Ведь нашу добычу рубали всем коллективом! Командир качает головой: — Эх, не так она должна была быть распита… — и, поперхнувшись, севшим голосом продолжил, — Егор, Саня может вы, скажете?

— А можно я спою? — неожиданно предложил Саня. — Песня тут родилась…

— Я не против, песня это хорошо…

Сашке подали гитару, проведя пальцем по струнам, он начал:

— Простите если не слишком складно — уж как смог…

Голос становится тише и с последним аккордом замолкает. Проведя последний раз по струнам, Саня упирается лбом в гитару и молчит. А может тихонько плачет? Не знаю… Я вытер набежавшие слезы и посмотрел по сторонам… Кому соринка в глаз попала, кто что-то рассматривает на земле, низко опустив голову…

В огромном, шикарно обставленном кабинете, развалясь в удобнейшем кресле, сидел импозантный мужчина с бокалом дорогого коньяка в руке. Внешне довольно сложно определить его возраст, но навскидку не более сорока. Просто привычка следить за собой, позволяет поддерживать прекрасную физическую форму. Отхлебнув маленький глоточек, он обратился к своему другу и по совместительству начальнику СБ. Петр Олегович Битаров сидел в кресле напротив и с задумчивым видом дегустировал коньяк.

— Письмо пришло от нашего обормота, — слегка улыбаясь, произнес Анатолий Анатольевич Милославский.

— Да ты что? Когда? Толя, ты чего молчал? И вообще, почему я не в курсе? — встрепенулся тот.

— А оно два дня назад пришло, ты тогда еще в Питере по девкам бегал, — смеется хозяин кабинета.

— Да ну тебя! Ты же знаешь, что я вопросы решал. Что пишет хоть?

— Ты понимаешь, Петя, ничего нового. Скучно ему, видишь ли, — улыбается Милославский.

— А тебе не скучно? — ехидно вопрошает человек, по сути, являющийся вторым отцом парня о котором идет речь. Не имея своих детей, мужчина перекинул всю нерастраченную любовь и нежность на сына своего единственного друга, а в прошлом и командира. Судьбы этих трех людей были настолько плотно переплетены, что они стали одной семьей.

— Скучно, — кивает Анатолий Анатольевич. — Но знаешь, стало спокойней… Там-то намного меньше шансов, что его убьют… Ведь постоянно от охраны сбегал, гаденыш.

— Да уж… Это как мне пришлось постараться, чтоб его подставить, — Петр Олегович качает головой, — но ребята сделали все убедительно.

— Это да. Ты им премию выписал, надеюсь?

— Конечно. Ведь если бы не артистизм моих агентов, хрен бы мы Егорку в армию спихнули. Свалил бы куда-нибудь. Пока бы нашли… а он бы опять. Да хоть с поезда спрыгнул, ты ведь его знаешь, упертый как ты!

— Да-а-а… Аж стыдно немного, такие глаза у него были… Как у побитой собаки, — отец тяжело вздохнул. — Ерепенился, но вину чувствовал… Вот и поехал. Ну да ничего, потом повинюсь, главное, что его никто не достанет. А точно не найдут? — неожиданно заволновался он.

— Точно, точно. Все схвачено. По документам его отправили в тайгу, но по дороге к нему наш человек подошел, должен был голубым беретом поманить. Сам понимаешь, уж кто-кто, а твой сын всяко повелся бы. Но наш парень как всегда отличился и успел напиться на пересыльном.

В этот момент Милославский неодобрительно покачал головой, но только тяжело вздохнул, промолчав: горбатого только могила исправит. Тьфу-тьфу.