Олег Дивов - Техподдержка. Мертвая зона. [калибрятина]

Самый логичный выход из такого идиотского положения — не верить фиксеру. Кажется, в Абудже лучше не верить никому. А себе — можно? Да ты же ничего не понимаешь, дорогой. Ты совсем запутался.

— Тогда я нихрена не понимаю, — честно признался Леха.

— Добро пожаловать в клуб, — сказал Лоренцо. — Я уже два года нихрена не понимаю. Ну... А за что мы пили? За мир во всем мире?

— За дружбу народов, — напомнил Леха.

— В жопу такую дружбу, — твердо заявил Лоренцо. — Нет ее в Африке и не было никогда. Одна голая коммерция. Я — за мир!

Выпил, подавился, закашлялся, схватил бутылку тоника и присосался к ней, пыхтя и шипя. Еще полминуты фиксер просто дышал.

— Водку — только чистую. Если разводить, — сипло объяснил он, — это вообще отрава. Даже не пробуй.

Леха немедленно отнял у него тоник и набулькал себе в стакан.

— Заче-ем... — протянул Лоренцо. — И так верю, что ты русский!

— Ну... За победу над фашизмом! — сказал Леха и выдул все до дна.

Вместо того, чтобы обрушиться в желудок и вскипеть, газированная придурь шибанула прямо в голову, прошла ее насквозь, отразилась от внутренней стороны черепа, рикошетом преодолела космический вакуум, зияющий там, где секунду назад были мозги, и только потом ухнула вниз.

— У меня был трудный день, — севшим голосом прохрипел Леха, прислушиваясь к ощущениям.

Без мозгов стало лучше. Как минимум, проще.

Меньше заботила всякая ерунда.

Например, ему было уже решительно наплевать на странное поведение наемников в Абудже два года назад. И на странное поведение варзоны. И на странное поведение коллег. И даже на свое поведение — на-пле-вать.

А всего-то секунд двадцать прошло. Это какое же облегчение наступит через целую минуту!

— Я прямо вижу, как тебе становится лучше. Предлагаю развить и закрепить успех! — Лоренцо не глядя пошарил под столом, извлек бутылку с остатками джина и разлил по второй.

— Не так резко. Надо дать лекарству впитаться, — попросил Леха, принимая стакан. Тот был наполовину полон. Это радовало.

— Значок покажи, — вдруг сказал Лоренцо.

Леха уставился на своего визави, старательно имитируя хирургический взгляд доктора Лузье-Корсварена, но мешала глупая ухмылка, наползающая на лицо сама собой.

— Говорю же, есть идея. Но я должен быть уверен.

Леха не спешил. Ему предлагали сейчас перейти некий рубикон в отношениях. Над этим стоило поразмыслить. Назад уже не отыграешь.

Люди, знающие хотя бы в принципе об Институте, относились к нему очень по-разному, и поди угадай, почему. Одни звали его, как Дебанги, «шарашкиной конторой». А еще прачечной, кипрским офшором, и даже «черной дырой, куда ради плохой экспертизы проваливаются хорошие деньги». Другие, напротив, считали Институт едва ли не всемогущим, приписывая ему свойства идеальной масонской ложи пополам с орденом иллюминатов. Так или иначе, каждый сотрудник проинструктирован: если ты предъявил значок, будь готов ответить за него лично, своей шкурой, и помни — в тот же момент к ответу вынужденно подключаются все структуры Института, даже якобы несуществующие силовые. Институт тебя не бросит. Но ты должен понимать, что втягиваешь его — и во что втягиваешь.

За предъявлением значка может последовать какая угодно просьба (помочь завоевать небольшую страну, это запросто, бывало уже) — или какой угодно вызов (на дуэль, тоже запросто, и не отвертишься). Или предложение сделки, опять-таки, какое угодно.

— Да черт с тобой, — сказал Леха.

Сунул руку под репортерский жилет, отстегнул значок и выложил его на стол перед Лоренцо. Тот схватил планшет, навел, и принялся рассматривать с увеличением, что это такое ему показали.

Платиновый жетон сотрудника выглядел как невзрачный кругляш из нержавейки, имитирующий официальную печать Института с ошибкой в фамилии «Шрёдингер»; в рисунок печати было зашито еще много интересного, адресованного по большей части пропускной системе офисов. На реверсе набиты общедоступные коды с персональной информацией; несекретную ее часть мог расшифровать любой полицейский сканер планеты, так что в самом крайнем случае жетон служил удостоверением личности.

— Всегда хотел спросить... — пробормотал Лоренцо, то ли изучая значок, то ли любуясь им. — У вас в фамилии буква «си» пропущена, это же совсем для дураков. Криптотехнология позапрошлого века. Неужели работает?

— А я сейчас надуюсь от гордости за фирму и скажу: прикинь, работает! И что дальше?

— Вот за это... — Лоренцо подвинул ему значок, — вас и не любят.

— Да ладно, у нас нормальные ребята. На меня хоть погляди.

— Ты — исключение. А остальные — индюки надутые. От гордости за фирму. Иногда страдают из-за этого. Физически!

— Я от гордости точно не умру. А ошибка в фамилии — чтобы обойти закон об авторском праве. Шрёдингеров много, и некоторые могут захотеть денег за то, что фирма пользуется их именем. Доволен? Теперь ты знаешь главную тайну Института и должен умереть. Но убийство — не мое амплуа, я пришлю к тебе Пасечника.

— Мои ребята прикончат его раньше, — пообещал Лоренцо, делая каменное лицо. — Я заметил, что он тебе не нравится. За Смита не переживай, этот будет продан в рабство техником-смотрителем на мыловаренный завод. А тебя накормим порошками джу-джу и вывезем в багажнике... Не скажу, куда, но скучать точно не будешь. Секс, наркотики, рок-н-ролл. До самого что ни на есть конца.

И подмигнул.

— И на том спасибо, утешил. Ты чего хотел-то, американский шпион? — спросил Леха, пристегивая значок на место.

— Выпить с русским шпионом за победу над фашизмом, но ты меня опередил, — ответил Лоренцо самым невинным тоном.

— Ну давай теперь наоборот, ты за фашизм, а я за дружбу. Поехали.

— Смерть фашизму! — воскликнул Лоренцо, поднимая стакан.

— Смерть всему! — поддержал Леха.

— Нехреновая дружба у тебя! — сказал Лоренцо и выпил.

Дизельное топливо со вкусом джина уже не пугало, и Леха проглотил его, уверяя себя, что это еще одна порция лекарства от Африки.

Дальше они с фиксером сражались за бутылку с тоником. Победила дружба, а может, и фашизм: Лоренцо бутылку уронил, и Леха, хохоча, пошел за следующей.

— А ведь фашизм-то вы придумали, — сообщил он, вернувшись.

И поглядел на Лоренцо с той мечтательной задумчивостью, что отличает русского человека, когда тот еще не готов искоренять глобальное зло, но уже способен приложить силу к локальному.

Лоренцо долго полоскал рот тоником прежде чем ответил.

— Ну извини, погорячились.

— Хотели как лучше, — подсказал Леха, сладко улыбаясь.

— Знаешь, не думаю. Бабушка говорила, что ее бабушка говорила — тогда все были какие-то бесноватые. Весело и радостно творили полную хрень и делали вид, будто все отлично, а ведь понятно было, что это истерика. Массовый психоз. Не от хорошей жизни, Первая Мировая очень сильно дала людям по мозгам...