Олег Дивов - Техподдержка. Мертвая зона. [калибрятина]

— А есть выбор? Могли бы угостить русского человека чем-нибудь повкуснее. Где ваше пальмовое вино, прославленное Амосом Тутуолой?

— А пальмы где? — парировал Ури. Лицо его просветлело. — Ну и насчет Тутуолы... Были разные мнения. Но ты первый иностранец на моей памяти, кто о нем знает! Прими мое уважение.

— Побежали, босс! — позвал Майк.

Леха чуть не сказал Ури, что напрасно Тутуолу ругали на родине за его дебютную сказку про алкоголизм и идиотизм. Но только рукой махнул. Если ваша, извините за выражение, интеллектуальная элита, решила, что писатель имярек позорит свой народ перед цивилизованным миром, спорить бесполезно. Элита переспорит. Хорошо бы, конечно, выслать элиту в цивилизованный мир, раз он так ее заботит, да негуманно, она там с голоду помрет. Русские в этом смысле такие же мягкотелые дурни. Очень долго Россия не могла согласиться с очевидным: если интеллигенты только и делают, что заимствуют чужие смыслы и тренды вместо производства своих, и всё глядят на Запад, опасаясь, как бы не показаться ему лапотниками, — это не мозг нации, а перхоть. А перхотью хвалятся сами знаете, кто.

Да когда же меня отпустит, — подумал Леха. Правильно Ури беспокоится, дурею я от здешней самогонки, будь она неладна.

Снова захотелось в Лимпопо: усесться во дворике у консула Тёмкина, пересказать ему свои мысли и послушать, как мудрый дипломат оценит влияние нигерийского джина на русские мозги. А потом выпить нормального джина. И врубить на всю улицу гимн Советского Союза. И чтобы рядом были Негр Вася и Олег Ломакин, надежные взрослые люди, с которыми хорошо.

И почувствовать себя наконец-то дома...

Ури резво отъехал, едва Леха вышел из машины. Ремонтники садились в грузовик, не обращая внимания на новоприбывших; им было плевать на белого парня с черным охранником. Майк нетерпеливо топтался у приоткрытых дверей. Экологически чистый запах шибал изнутри завода так мощно, что отталкивал почти физически; казалось, зайдешь — и тебя сварят.

Надо спросить Лоренцо, кто подбросил Бабе идею мыла из покойников, — подумал Леха. Поинтересоваться самым невинным тоном. Как бы между прочим. И ни слова про фашистов. Господи, вот же меня угораздило, ведь расскажешь, не поверят. Во что я лезу?! Куда иду?!

И пошел.

***

Внутренности цеха тускло освещала пара аккумуляторных фонарей. Здесь стоял ржавый конвейер, частично собранный или частично разобранный, черт его поймет; с точки зрения гуманитария, фасовочно-упаковочный, но лучше не выпендриваться и промолчать, если спросят. По темному коридору сюда из глубин завода тянулись ржавые трубы. И там, вдалеке, шло какое-то живое шевеление, и запах тоже шел оттуда. Леха подумал, что ему в ту сторону не хочется, и если сейчас позовут, он наверное заартачится. И пусть такое поведение на исследуемом объекте непрофессионально для ученого, он поймет себя и простит.

Пока Леха размышлял об этом, Майк успел сбегать в коридор и вернуться. А потом из темноты вышла молодая шатенка в армейском комбинезоне цвета хаки и рабочих ботинках. В руке у нее, что самое интересное, был пресловутый гаджет разводной ключ.

На первый взгляд она показалась совсем юной — наверное сыграла роль девчоночья прическа с челочкой и хвостиком. И еще походка — быстрая, легкая и немного разболтанная, словно у подростка. Но когда женщина встала перед ним, небрежно поигрывая ключом, равномерно двигая челюстью и притопывая ногой в такт какому-то своему внутреннему тамтаму, Леха чуть не попятился.

Она была старой. Не дряхлой, а именно старой, как духи земли йоруба. Она сама могла сойти за оришу́, с этим лицом, когда-то милым, а теперь мертвенно осунувшимся, заостренным, бледным, — маской белой женщины, сквозь которую равнодушно глядели черные глаза.

Все те же потухшие угли.

Но не ориша то была, а Великая Мать, и Леха проклял тот миг, когда согласился поехать на встречу с ней. Он втайне надеялся спасти ее, а тут спасать некого, сами посмотрите. Если, конечно, вы умеете раздевать женщин взглядом и увидите под комбинезоном пересушенное тело — не болезненно худое, а твердое, как дерево без коры, изможденное солнцем.

Тело, выжранное дрянью, которой его пичкают.

Эта несчастная срослась с Абуджей, влипла в нее. Как зверь не уйдет далеко от места прикорма, так и человек, подсевший на эндемичные наркотики, не уедет по доброй воле оттуда, где они есть. Сначала надо аккуратно перевести больного с местного дерьма на химический аналог — долгий и мучительный процесс. Можно попросить Лузье-Корсварена, у мальтийцев наверняка богатый опыт. Но встанет проблема хуже самой дряни — мерзавец, который приобщил наркомана к ней. Он точно будет против.

И времени нет, совсем нет времени, тут со дня на день начнут убивать...

— А зачем нам журналист? — произнесла бледная маска Виктории Ройс. — Нам журналист не нужен.

У нее был мягкий, вкрадчивый, опасный голос, слишком глубокий и сильный для мертвого тела-деревяшки; он словно раздавался не из него, а отовсюду. Тяжелый голос этого про́клятого места.

Голос жестокой неумолимой стихии. Дунет, и тебя не станет. Пойдешь на мыло. Журналист не нужен. Что вы сделали с ней, твари, это ведь живая красивая женщина... В прошлом.

Леха поморщился. Нельзя так впечатляться увиденным, плохо для работы. Но ему было страшно, мучительно, почти до боли жаль Викторию Ройс.

— Это не журналист, Мать, — заявил Майк гордо. — Это шпион Института Шрёдингера!

— И что? У меня таких еще семеро.

Бинго, — подумал Леха. Но как бы теперь не стать восьмым.

— Он не такой, он настоящий, Мать. Действующий. Прямо из Института.

В черных глазах проснулся интерес.

— Ты свободен?

Леха молча развел руками, не зная, что ответить.

— Значок!

Он отстегнул жетон и протянул ей. Впервые Леха видел, как значок изучают невооруженным глазом, но почти готов был поверить: женщина читает коды. Нереально. Не киборг же она, черт побери. Но очень похоже.

— Муделе одобрил его, — произнес Майк со значением.

Женщина ожила. Леха не смог бы объяснить, что за метаморфоза случилась с ней за секунду, но теперь она и стояла не так, и глядела иначе. Хотя все еще жевала, притопывала ногой и болтала гаечным ключом. Но по-другому.

А глядела она на Майка, словно готова заехать ему ключом в лоб. И Майк не то чтобы съежился или забоялся, но заметно подрастерял свой оптимизм.

— Что за глупости, — процедила женщина. — Зачем?

Теперь руками развел Майк. И слегка отодвинулся.

— Я поговорю с Муделе, — сказала она. — Это не нужно, это лишнее.

— Невозможно, — извиняющимся тоном произнес Майк. — Мне поручено доложить тебе, Мать, что Муделе удалился предаться размышлениям в преддверии ритуала. Вы увидитесь уже на месте.