Дмитрий Янковский - Линия раздела

-- Теоретически да. Можно просто отсоединить управляющую плату, а при необходимости поставить на место, – ответил Звягин.

-- Так и сделайте. И, плюс к тому, следует герметично отделить «гражданскую зону» от остального бункера. На всякий случай. Если выкинут какой-то фокус, заразят только себя.

-- Это сложнее сделать, -- сообщил Звягин. – Бункер имеет почти целиком общую систему вентиляции. Отдельно обслуживается лишь главный командный пункт. Остальные помещения получают воздух от единого источника.

-- Какой же тогда смысл в герметичных дверях, разделяющих сектора? – удивился Измайлов.

-- В советское время смысл был, -- сообщил Звягин. – Потому что между секторами, в вентиляционных тоннелях, стоят герметичные задвижки, обеспечивающие отсечку блокируемого сектора. Но со времен закладки бункера их ни разу не приводили в действие. Надеяться на них я бы не стал. С одной нам уже пришлось повозиться, когда полностью отделяли от бункера технический ангар. Я уже думал, придется замуровывать тоннель, а потом снова его пробивать. Но обошлось. Удалось вернуть заслонку в рабочее состояние.

-- Значит нужно их все проверить, и, при необходимости, отрегулировать или отремонтировать. По крайней мере те, что отделяют закрытый сектор. Кстати, я так понимаю, что если их закрыть, то воздух в заблокированный сектор поступать уже не сможет?

-- Совершенно верно. Это еще одна проблема. Если кто-то выживет после заражения, они все равно погибнут, когда мы им перекроем воздух.

-- Плевать, -- отмахнулся Измайлов. – Сколько их там? Двадцать человек. Выживет едва ли треть, да еще кого-то убьют мутанты. Устраивать себе проблемы ради пяти выживших, и ставить под угрозу весь гарнизон, мы, конечно не будем. Есть несогласные?

-- Нет, -- нестройным хором ответили офицеры.

-- Тогда все. Благодарю за внимание. Можете приступать к выполнению. Четких сроков не даю. И так ясно, что чем быстрее тем лучше.

Офицеры, один за другим, покинули помещение.

«Вот и началась новая эра в истории человечества», -- подумал Измайлов.

Утро после вечеринки выдалось для Кирилла тяжелым. Вчера все позволили себе лишнее, так что о еде думать не хотелось. Кирилл вспомнил, как Рита попросила именно его проводить ее до нужного помещения, и у него даже были какие-то идеи по этому поводу, но девушка, поблагодарив, выбралась в комнату и, махнув рукой на прощание, привинтила решетку вентиляции на место. Оставалось лишь вернуться к себе, поставить заглушку на место, и улечься на кровать, борясь с тошнотой. Потолок вертелся, как винт вертолета, только намного медленнее, смотреть на него было немыслимо, а с закрытыми глазами становилось только хуже. В конце концов, Кирилла все же вырвало в унитаз. После этого стало полегче, он свернулся калачиком, натянул одеяло до носа и погрузился в сон.

-- От тебя перегаром разит, -- негромко произнесла мама, когда они с Кириллом устроились за столом в столовой. – Я не собираюсь тебя ни за что отчитывать, но мне интересно, где и как ты умудрился напиться? Надеюсь, не с солдатами гарнизона?

-- А чем тебе солдаты не нравятся? – с укором спросил он у мамы. – Они что, не люди? Наоборот, по твоей вчерашней логике, знакомство с солдатами позволило бы мне не остаться одному, иметь надежных друзей, да еще из числа, если можно так выразиться, хозяев бункера. Нет разве?

-- Не дерзи! – попросила мама. – Если ты намекаешь на вчерашнюю просьбу ознакомиться с ровесниками, то она была продиктована не желанием сблизить тебя с хозяевами бункера. Скорее наоборот.

-- Не понимаю. – поморщился Кирилл. – А с кем тут вообще есть смысл сближаться, и ради чего? Мне кажется, у тебя в голове возникала какая-то идея. И ты пытаешься ее на меня спроецировать. Иногда, прости, ты ведешь себя как отец. Вспомни, как он заставил меня пятьдесят часов налетать на этом дурацком симуляторе в авиашколе, из своего желания сделать меня летчиком. А потом еще вынудил подняться в небо на мотодельтоплане. Прости за мой французский, но я тогда чуть не обделалася. Какой из меня летчик?

-- Следи за языком, пожалуйста! – напомнила мама.

-- Ой, да хватит тебе! А вспомни, как он гонял меня на стрелковом полигоне? Я не собираюсь никого убивать! Я не люблю оружие! Я не люблю летать, нырять с аквалангом. Ну, рукопашный бой мне понравился, он развивает не только агрессию, но и внутренние качества. Но все равно. Это не меняет главного. Отец пытается приблизить меня к некому идеальному образу сына, который сам же создал у себя в голове. Это ко мне, настоящему, не имеет никакого отношения. А ты его в этом еще и поддерживала нередко.

-- Но Кирюша, нельзя же жить только в мире книг, и общаться с одними литературными героями! Это тоже ни к чему доброму не приведет! Жизнь, она несколько иная, чем пишут в книгах!

-- Зачем тогда ты мне так прививала любовь к ним? Зачем показала этот яркий, блистающий мир, в сравнении с которым реальность – лишь бледная тень? Чтобы теперь упрекать за то, что он мне пришелся больше по вкусу?

-- В тебе очень много от настоящего отца. – Мама вздохнула. – Я даже не знаю, хорошо это, или плохо. Он был таким же бескомпромиссным, делил все на черное и белое, зло считал всегда абсолютным злом, а добро возводил в ранг абсолютной добродетели. Он не видел полутонов, и это, во многом, его погубило. Он не берег себя, он превращал себя в топливо для костра, от которого грелись другие. Этого тепла с лихвой хватало и мне, и тебе, маленькому, и всем окружающим. Только ему самому не хватало. Вот он и выгорел весь. Даже то, как он погиб, можно назвать закономерным финалом его биографии.

-- Поэтому друзья сделали ему надгробие в виде факела?

-- Да. Но жизнь, Кирюша, даже если ее без оглядки делить на черное и белое, как делал твой настоящий отец, все равно подчинена балансу между этими силами, понимаешь? Чтобы постигнуть существование света, необходимо увидеть тьму, иначе свет просто не с чем сравнить, свет будет тогда просто обычным состоянием, он перестанет быть светом, если не воспринимать его на фоне тьмы.

-- Неправда! – горячо возразил Кирилл. – Свет всегда останется светом! Даже когда его не с чем сравнивать! Именно свет, мама, как раз и должен быть нормальным состоянием мира. Мы терпим тьму и зло лишь потому, что пока не в силах ее победить. Она ни для чего не нужна, пойми. Это не есть необходимое состояние мироздания. С ним можно и нужно бороться!

-- Ты в точности как отец. И поэтому мне за тебя иногда бывает страшно. Вот и сейчас страшно Я боюсь, что из этого отцовского рвения ты наделаешь глупостей, и погибнешь раньше меня. Ты не представляешь, как сильно я этого боюсь! Я с трудом пережила смерть отца. Я собственной смерти боюсь в миллион раз меньше, чем потерять тебя. А ты постоянно заставляешь меня думать об этом.