Тахера Мафи - Возроди меня

Как он был прав насчет меня. Он с самого начала был прав.

Меня губят эмоции – снова и снова. Именно эмоции побудили меня хвататься за любые поручения, лишь бы остаться поближе к матери. Именно эмоции заставили меня найти Джульетту в процессе поисков лекарства для моей матери. Это эмоции заставили меня влюбиться, получить пулю и потерять голову, снова превратившись в сломленного мальчишку, который ползал на коленях, умоляя своего чудовищного отца пощадить любимую девушку. Именно из-за эмоций, из-за моих сопливых эмоций я все потерял.

Нет покоя. И нет цели.

Как я жалею, что не вырвал сердце из своей груди уже давно!

Однако работу нужно делать.

До симпозиума остается двенадцать часов, а я так и не успел ознакомить Джульетту с деталями. Я как-то не ожидал, что после гибели моего отца все по-прежнему будет идти согласно регламенту. Я думал, начнется мировая война, ждал нападения других континентов, считал, что остальные лидеры не позволят нам поиграть в контроль Сектора 45. Мне как-то не пришло в голову, что они лелеют более зловещие планы. Я не догадался выбрать время подготовить Джульетту к скучным формальностям, к монотонной рутине, на которой зиждется Оздоровление. Надо было лучше думать. Я мог этого не допустить.

Я надеялся, что режим не устоит. Я ошибался.

У нашей новой Верховной главнокомандующей всего несколько часов на подготовку, чтобы обратиться к аудитории из 554 командиров секторов Северной Америки. От Джульетты ожидают, что она встанет во главе континента и выгодно воспользуется хитросплетениями внутренней и международной дипломатии. Хайдер, Назира и Лена доложат о результатах конференции своим кровожадным родителям. Я должен быть рядом с Джульеттой, помогать, направлять и защищать ее. А я даже не представляю, в каком виде она выйдет утром из комнат моего отца. Я не знаю, чего от нее ожидать, станет ли она общаться со мной и какое направление примут ее мысли.

Я не знаю, что нас ждет.

И в этом мне некого винить, кроме себя.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая. Я не сумасшедшая.

Едва я открываю глаза, как память взрывается воспоминаниями.

Доказательства здесь – в раскалывающейся голове, в кислятине во рту и желудке, в невыносимой жажде, будто о воде молит каждая клетка организма. Престранное ощущение. И отвратительное.

Но хуже всего – воспоминания, малочисленные, но четкие. Я помню все – как пила бурбон Андерсона, как лежала в нижнем белье перед Кенджи, и тут – я болезненно ахаю – всплывает картинка, как я раздевалась в душевой и предлагала Уорнеру присоединяться.

Я закрываю глаза – накатившая тошнота угрожает выманить наружу скудное содержимое желудка. Смертельное унижение затопляет меня с почти нереальной быстротой, пробудив абсолютное отвращение к себе, от которого мне не избавиться. Нехотя разлепив глаза, я вижу, что кто-то оставил мне три бутылки воды и две маленькие белые таблетки.

Я с благодарностью выпиваю лекарство.

В комнате еще темно, но ощущения подсказывают: день уже начался. Резко сажусь, и голова идет кругом: мозг раскачивается в черепе, как тяжелый маятник, и я будто покачиваюсь в такт, хотя и сижу неподвижно, упираясь руками в матрац.

Никогда в жизни , проносится в голове, больше ни капли. Андерсон был идиотом – это же кошмар какой-то… И только добравшись до ванной, я, похолодев, вспоминаю, что побрила голову.

Останавливаюсь перед зеркалом. Длинные волнистые пряди так и лежат на полу, а я с трепетом, ужасом и восхищением смотрю на свое отражение.

Включив свет, вздрагиваю – резкий блеск флуоресцентных ламп отдается новой болью в моей поглупевшей голове. Долгую минуту привыкаю к свету. Открыв душ, жду, когда потеплеет вода, а сама изучаю свое новое отражение.

Осторожно трогаю бархатистые маленькие волосики. Постепенно смелею и подаюсь вплотную к зеркалу, расплющив нос о гладкую поверхность. Так странно, но вскоре всякое опасение проходит. Как я ни вглядываюсь в себя, никак не могу вызвать в себе сожаление. Шок – да, но…

Не знаю.

Мне нравится.

Глаза у меня всегда были большие и зеленовато-голубые, как миниатюрные копии земного шара, но я не считала их особенно интересными. Но сейчас мне нравится собственное лицо. Будто я вышла из тени самой себя. Будто занавес, за которым я пряталась, наконец поднялся.

Я здесь. Вот я!

Поглядите на меня! – как бы кричит мой новый вид.

Пар наполняет ванную комнату медленными, осторожными выдохами, зеркало запотевает, и наконец мне приходится отвернуться. Но, отворачиваясь, я улыбаюсь.

Потому что впервые в жизни мне нравится, как я выгляжу.

Еще вчера я попросила Делалье, чтобы мой гардероб перенесли в покои Андерсона, и теперь стою перед раскрытым шкафом, осматривая его недра новым взглядом. Я не раз видела эту одежду, но сейчас она кажется иной.