Макс Мах - Вижу Цель

— Не увиливай!

— Эрик, я всего лишь артиллерийский офицер и в системе Парацельса командовала орудийной башней. И даже не главного калибра…

— Не забывай, Анна, я там тоже был.

— Ладно, — вдруг согласилась женщина. — Хорошо, Эрик! Будь по-твоему! — Сейчас ее, похоже, проняло по-настоящему, даже тембр голоса изменился. — Ты там был. Шел в атаку, производил пуски… Но ведь, и они по тебе стреляли, разве нет?

— Еще как стреляли, — подтвердил он, вспомнив по случаю тот бой и заполошную пальбу кораблей противника, атакованных его ракетоносцем.

— Страшно было?

— Страшно? — переспросил он. — Честно сказать, во время атаки возникают такие перегрузки, что о страхе просто забываешь. Не до того. К тому же при Парацельсе мне просто повезло: едва вошли в систему, сразу оказались под обстрелом, и понеслось. Не было времени бояться. А вот в системе Уилберга, когда лежали в дрейфе и ждали начала атаки на ордер Халифата, тогда — да. Мандраж такой пробил, что чуть понос не случился.

— Но не случился.

— Никак нет.

— И в истерику ты не впал.

Как ни крути, она была права. Ее он заподозрил в склонности впадать в истерику, а скажи о нем самом кто-нибудь что-нибудь в этом роде? Оскорбился бы, наверное, рассвирепел и был бы в своем праве. Однако, когда это коснулось Анны, он, не задумываясь, предположил, что она недостаточно крепка духом, и это, если подумать, более чем естественно. Сколько ни пытайся относиться к женщине, как к равному партнеру, все равно рано или поздно ты почувствуешь дистанцию, потому что у мужчин и женщин разные рефлексы, и с этим ничего не поделаешь. Мужчины — агрессоры, женщины — жертвы, такова природа вещей. Генетику ломать под " вызовы эпохи " — тот еще труд!

— Так что там было? — спросил после короткой паузы, потребовавшейся ему, если честно, чтобы преодолеть собственное высокомерие "героического на всю голову самца".

— Был приказ поддерживать непрерывный огонь…

Эрик на больших кораблях никогда не служил, — бой в системе Эно, когда он четверть часа пилотировал крейсер, не в счет, — тем более, он не был знаком с работой артиллерийских башен.

— Я командовала башней 2-го ранга, — объяснила Анна, как видно, хорошо представлявшая себе обстоятельства Эрика. — В такой башне, Эрик, три импульсных орудия средней мощности. Стрелять одновременно они не могут, поэтому работают поочередно с краткими интервалами, создавая то, что называется "боевой ритм". Темп стрельбы может быть нормальным, — пауза в шесть секунд для каждого орудия в отдельности, быстрым — четыре секунды, и очень быстрым — всего две секунды. Поддерживать огонь максимальной интенсивности крайне трудно, а когда по тебе стреляют в ответ… Кажется, все снаряды летят прямо в тебя. Весь огонь противника сосредоточен на одной тебе. А у нас в башне аккумуляторы большой мощности, если прилетит, сам понимаешь, мало не покажется!

Эрик понимал. Как ни мало он знал о службе на тяжелых кораблях, все-таки, являясь офицером флота — да еще и в военное время, — сложно совсем уж не разбираться в такого рода вещах. Любое попадание в башню — беда, попадание с пробитием брони внешнего и внутреннего коконов почти в восьмидесяти процентах случаев приводит к подрыву аккумуляторов. А это уже катастрофа, потому что сразу же вслед за попаданием следует мощный взрыв. Поэтому "контроллер рисков" при очевидной угрозе взрыва "накопителей" мгновенно отстреливает орудийную башню к чертям собачьим, и даже, если расчет при этом каким-то чудом уцелел, вернуться на крейсер своими силами артиллеристы не смогут, а автономность башни, как потерявшего ход летательного аппарата, минимальная…

— Продолжай! — предложил Эрик. — Что там у вас случилось?

— Получили оплеуху, — тяжело вздохнула Анна. — Без пробития, но очень близко к тому. Ну младшие чины сильно испугались, все-таки ощущение не из приятных. Сообразили, чем могло закончиться, испугались и драпанули…

— Все? — не поверил своим ушам Эрик.

Представить себе, что кто-то из экипажа ракетоносца запаниковал во время боя и оставил свой пост, он попросту не мог. Но, с другой стороны, куда ты денешься с прущего в атаку ракетоносца?

— Трое из пяти.

Что ж, вот теперь все встало на свои места. Анна осталась в башне с двумя младшими чинами и, несмотря на это, продолжала вести бой, поддерживая высокий темп стрельбы.

"Ну, что за жмоты! — покачал мысленно головой Эрик. — За такое могли бы и орденом наградить… Или нет…"

В конце концов, правда заключается в том, что, когда идет бой, тебе не до того, чтобы думать о наградах. Тем более, о них не думают до того, как грянули первые выстрелы, и уж точно, не после того, как, выйдя из-под огня, ты понимаешь, что уцелел. Разумеется, все мы люди, и никому не возбраняется помечтать о славе, чинах и наградах, но мечта одно, а жизнь флотского офицера — совсем другое. Ею управляют иные императивы. Воинский долг, офицерская честь и флотский гонор — все это отнюдь не пустые звуки. А в бою тобой руководят упорство, переходящее в упрямство, азарт, превращающийся в боевое безумие, и воля, которая, по идее, должна умереть вместе с тобой. Раньше Эрик об этом как-то не задумывался, потому что, не имея склонности к рефлексии, он просто ни разу не попытался осмыслить то, что делал на войне. Даже рассказывая об этом другим, он обращался обычно к внешней, фактической стороне вопроса, а не к осмыслению прожитого и пережитого. Но вот сейчас, думая об Анне и о том, что она точно такой же офицер флота , как и он сам, Эрик впервые осмысленно, а значит и трезво, посмотрел на свою жизнь на войне.

"Такой же офицер флота… Такой, да не такой…"

Увиденное не то, чтобы ему не понравилось. Оно его удивило. Внешне — если судить по фактам, как они есть, — он был эталоном офицера императорского флота. Умный, грамотный, бесстрашный и беззаветно преданный родине и короне. Но, на самом деле, везде и всюду, в любой из тех ситуаций, в которых он демонстрировал свою "беспримерную отвагу", "непоколебимое мужество" и "несгибаемость духа", побудительные мотивы его действий не имели ничего общего с воинским долгом, солдатским мужеством и офицерской честью, как он их понимал. Все эти красивые слова не о нем, потому что он не Вера Мельник, воспитанная отцом, как настоящий солдат и образцовый офицер, и не Анна Монк, впитавшая представление о чести и достоинстве, что называется, с молоком матери. Эрик другой, и пора бы ему это понять и принять.

По-видимому, он не был трусом, но не был он и отчаянным смельчаком. Просто в любой ситуации Эрик поступал так, как того требовали обстоятельства. А то, что они могли потребовать от него совершить здесь и сейчас подвиг самопожертвования, то он-то об этой жертвенности или о том героизме, как говорится, ни сном, ни духом. Не думал, в тот момент, не чувствовал, не предполагал. Просто делал то, что должно, то есть, как всегда и везде, попросту выживал, и на этом все, собственно. Выживание ведь состояние души, а уж какую форму оно примет в тот или иной момент времени, иди знай!