Юрий Мори - Метро 2035: Эмбрион. Слияние [litres]

– Много крови. Много смертей, – мысленно сообщил Голем проснувшейся от непонятного ощущения Филе. – Кат рядом. Мы не пойдем. Не понимаю.

– Если уж ты не понимаешь… – вздохнула девушка. Раненое плечо ныло, отлежала, видимо. Или рана воспаляется? – Дай мне рюкзак Лешего.

Голем протянул мешок, Филя порылась в нем, высыпала в ладонь несколько таблеток, запила их и снова уснула.

Тем временем ад на «площади» продолжался.

Около двух сотен перепуганных, подавленных людей, друзей и родных которых только что убили, построили в колонны и как стадо баранов погнали через ночной город к Гнезду. Так же молча, просто стреляя в ответ на малейшие попытки даже не неповиновения – просто за желание обратиться к питомцам.

Потерь среди порчей почти не было. Двух случайно застреленных и одного, зарезанного куском ржавой косы, вынесли наверх и бросили в огромную кучу погибших. После смерти питомцы не были нужны никому. Обычное мертвое мясо, ничем не лучше людей.

– Объект захвачен, принимайте пополнение, – доложил Кат Ираиде.

Он поморщился – все вокруг пахло кровью, сладко и тревожно, с металлической ноткой в запахе – и порохом. А еще горячим металлом оружия, поработавшего сегодня на славу. То, что все это было сделано его руками и по его приказу, роли не играло.

Однако ночь еще не была закончена.

Оставшиеся питомцы пошли к убежищу «Проспект Революции», пройдя совсем рядом – всего-то отойти в сторону на пару сотен метров – от гимназии. Голем обхватил голову руками, на него – даже на него, не гнушавшегося раньше поедать людей – давило огромное страшное облако чужих смертей. Беззвучных воплей. Жалоб, просьб, молитв всем известным богам сразу. Но отряд не свернул в их сторону, спокойно уйдя по проспекту дальше, в сторону дома офицеров. К крупному убежищу.

Там Кат повторил трюк с телефонным кабелем – шкаф коммутатора стоял в брошенной охраной караулке в павильоне наверху. Точнее, не брошенной – вон двое погибших. Под столом и упавший с кровати, одного он даже помнил: тот самый дядька, что записывал их с Филей данные летом, прежде чем пустить внутрь. Лицо сохранилось, несмотря на развороченные внутренности.

Как оно давно было, это лето. И будет ли следующее…

Сталкер встряхнулся. Питомцы по его команде уже частично рассредоточились по ближайшим дворам, где были известные ему лазы на поверхность. Перекрыли пути отступления, избегая – опять же по его совету – фонящие места.

Пошел снег, на который никто не обращал внимания. Мелкие снежинки, подхваченные ветром, падали на головы и плечи питомцев, немного дальше заносили сугробами до весны жутковатое кладбище, гору тел возле бывшей администрации.

Кат спустился вниз и постучал условным сигналом в дверь: тук-тук, пауза.

Тук-тук-тук. Открывай, сова, медведь пришел – всплыло откуда-то из детства в памяти, но времени вспоминать, что это было, не хватило.

– Кто там? – старчески кряхтя, спросили из-за двери.

– Сталкер Кат. С товаром. Пустите погреться, а то так есть хочется, что переночевать негде.

И его пустили.

А чего бояться? Сталкеры народ выгодный. И всегда платят по счетам. Только сегодня промашка вышла, единственный раз, но жалеть об этом совсем скоро стало некому.

20 ноября 2035 года. Нифльхейм

Меня зовут Дервиш.

Конечно, это не имя, это прозвище – так раньше на востоке звали нищих проповедников. Бродяг. Монахов, если хотите, на их суфийский лад. Странников в жадном поиске истины, хотя и стащить, что плохо лежит, они были, кажется, не против: я – так уж точно. К исламу я не имею никакого отношения, это просто слово. Удачное прозвище для человека, живущего в дороге.

А имени у меня нет. Так уж вышло, что все его знавшие умерли, а никому из живых я больше не скажу. Незачем.

И с реальным возрастом у меня сложности, хотя в этом Черный День ни при чем. По календарю мне гораздо больше, чем по ощущениям. В какой-то момент время для меня остановилось: снаружи идет, а внутри – застывшие шестеренки часового механизма. Лед и молчание горной пещеры, куда веками не заходят даже снежные барсы.

Я люблю этих зверей, я видел их своими глазами. Я гладил их шерсть и был признан достойным остаться среди них. Но ушел, потому что я не ирбис. Я – Дервиш, у которого нет ничего своего, но есть весь мир. Искалеченный, изуродованный мир, перемолотый жерновами Господними, что действуют медленно, но неотвратимо.

И я живу сейчас в Нифльхейме, если здешние обычаи можно назвать жизнью – по мне это быстрая смерть души, за которой неизбежно уйдет и тело. Я – стар, но внешне этого не понять. Я – мужчина. Я – отец детей, которых не увижу. Да живы ли они? Не знаю…

Старинный поэт написал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Вот в поисках этого я и брожу по свету, иногда попадая в рабство. Как сейчас. Как здесь. Но и это ненадолго, жернова сломают и эти оковы, выпустят меня и отсюда.

Я верю. Вера – гораздо сильнее знания. Да вы и сами это знаете, даже если боитесь признаться. Я – Дервиш. И больше никто.

Но хватит обо мне: я не воин, не герой и не пророк.

– Курево и порево – это очень здорево! – прошепелявил викинг и расхохотался, показывая пеньки сгнивших зубов. Забор из говна и палок.

– Тихо ты! – шикнул на него напарник. – Рагнар услышит твои прибаутки, плетей всыплет.

– Да нет его тут… – буркнул шепелявый, но притих. – Он в караул не ходит. Только мы жопы отмораживаем. За все начальство.

Наблюдатели, передовой пост Нифльхейма, расположились удачно: коттедж на повороте дороги контролировал подходы к владениям викингов. Мансарда, выходившая узкими окнами на четыре стороны сразу, словно задумана была для этой цели – сидеть и наблюдать. При необходимости можно отстреливаться до последнего, выпустив перед этим ракету из потертого устройства типа металлической прищепки.

Все предки придумали, построили и сделали, храни Один их прах.

– Я к тому, что шуметь не надо, – почесав объемистое брюхо, сказал напарник. – Поставили в караул, так хоть не ори.

Шепелявый стушевался. Он поправил сиротливую парочку лент, повязанных на предплечье – у старшего вон десяток, и цвета важнее, – и решил промолчать. Хотя и холодно, и скучно так. Молча сидеть, без смеха и баек.

Ночь выдалась морозной, но без снега. Лунное сияние за облаками размазанным пятном перемещалось по небу, скоро совсем уйдет в сторону, укроется за развалинами бывшей общаги. Так себе пост, но – надо. Велели, вот и охраняй границы, а то и правда плетьми… А если уйдешь – Монфокон. Оттуда еще никто не возвращался.

– Слышь, – тихо спросил шепелявый у старшего. – А чего это было позавчера, что народ на поверхности передох? Да ладно рабы, их до хрена, свиньи ведь тоже. Мясо…