Степан Кирнос - День гнева

— Что ж, вот противник и приготовился к обороне, — мрачно констатировал Аурон. — Шансов пройти незаметно, у нас практически нет.

Маритон посмотрел на могучего воителя и увидел, что тот снял тяжёлый шлем и положил его в руку. Чёрный волос убран под броню, а взгляд серебряных глаз с незримой печалю, вгрызается в каждую постройку, возведённую в стиле хай-тек. Благородное лицо воина не отражает страха или ужаса, лишь полную готовность к действию, каково бы оно ни было.

— Но нам нет пути назад, — сухо отчеканил Маритон.

— Скажи, как тебе возвращение домой? — рука «рыцаря» устремилась в сторону высокотехнологичного города. — Твоя родина прекрасна и продвинута, а её технологии не знают соперников, и сегодня от её рук, скорее всего, мы падём.

— Нет, мой господин, — с мелькнувшей антипатией воспротивился Маритон, сжав в руках с силой дробовик и мотнув его в сторону города, его голос исполнился рвением и по странному огрубел. — Информократия не оплот развития. Эта держава сущий ад, который нуждается в очищении. Столько напрасных слёз и столько невинной крови, пролитой лживыми апостолами, будь они прокляты. Эта страна оплот мракобесия и самого жуткого… эм… устройства. Прошу вас, — в пылкой речи Маритона промелькнул мотив моления. — Если нужно будет выступить против сотни сволочей, чтобы добраться до апостолов, я это сделаю.

— Ты готов собой пожертвовать?

— Да. Ради завтрашнего дня, ради людей, ради счастья тех, кто ещё под гнётом тех тварей.

Аурон на пару секунд примолк, проницательно изучая сказанное, после чего без осуждения и упрёка посмотрел на Маритона:

— А ведь сражаешься не за Императора или Рейх. Нет, ты их даже не упомянул, — и, оборвав Маритона продолжил. — Ты несёшь им месть за личное горе, которое ест тебя подобно тому, как кислота разъедает металл. Я говорил со многими и знаю, что случилось в Тиз-141. Поверь, я сожалею такой потере…

— Да, господин, — выпалил Маритон. — Мне надоело говорить, что я тогда потерял смысл жизни и единственную, кто во мне вызывал желание жить. Сколько бы месть не подавляли, но она снова и снова во мне возгорается. Я вижу монстра, которого нужно уничтожить любой ценой. Я сражаюсь не за Рейх, но за весь его народ и тех людей, что ещё в той тюрьме, — оружие мужчины уткнулось в высотные здания, объятые синим диодным свечением, показывая, что есть тюрьма. — Я сражаюсь, чтобы искупить грехи и тьму прошлого.

— Знаешь, у всех у нас есть тёмные пятна в жизни, — с пущей безнадёгой заговорил Аурон, и его лик стало каким-то мрачным и грустным. — Некоторые мои друзья-крестоносцы, с которыми я служу Канцлеру, до присяги ему были людьми веры и благочестия. Эмилий Павел «щит Генуи», Габриель Велот «Хранитель Слабых». Они сражались за простой народ ещё до Канцлера и его торжества.

— Вы так говорите, будто сами не были «сиятельным рыцарем».

— Ещё до начала службы у Императора я был не таким… далеко. Я убивал беззащитных людей ради наживы, я сжигал целые города и был обычным наёмником на службе жестоких господ и вытворял любые бесчинства, которые они просили. Господи! — вырвалось с безумной болью воззвание к Всевышнему. — Я же был в сто крат хуже тех, против кого иду сражаться.

— И… тогда зачем вы присягнули Канцлеру?

— Я пошёл на службу Канцлеру, чтобы искупить грехи прошлого, чтобы откупиться от того шлейфа кровавого безумия, тянущегося за мной. Я вижу в нём конец всего этого кошмара и знаю, что с приходом его власти бывшая Италия перестанет обливаться кровью.

— Господин, вы бьётесь не за Рейх? — удивлённо вопросил Маритон.

— За него… за него, — печаль горячей слезой блеснула в серебряных глазах могучего воина. — Только в этой битве я ищу искупление старого греха, как и ты. Я знаю, как могу искупить прошлое.

Маритон посмотрел на воителя. Его чёрные волосы встрепенулись от неожиданного порыва ветра, ударившего холодной струёй в лицо, а алая ткань с крестом затрепеталась, словно полотнище боевого знамени.

— Ты готов? — вопрос спал с губ Аурона и он обернул благородный лик на Маритона, окинув того светом холодных глаз и услышал единственно возможный ответ, который боец столько времени желал дать.

— Вернуться в преисподнюю? Да, готов.

Спустя полчаса. Город Роэй-129

Армии готовятся к великому сражению и у границы двух государств собираются несметные легионы, готовые сотрясти земную твердь от залпов мощнейших орудий и дай Бог после сегодняшнего дня ещё кто-то останется жив, ибо сила вооружения армий такова, что способна обратить в стекло песок десятка пустынь и буквально расплавить танковые колонны.

Города на границе чувствуют участь, уготовленную им первыми часами великого сражения, поэтому на них особо никто не рассчитывает и оборону ставить там бесполезно, ибо первые волны массивного наступления сметут её, как цунами прибрежные дома.

Маритон, пробираясь сквозь теплицы и домики не интересуется тем, что сейчас твориться на границе, ибо его мысли преисполнены другим. Через линзы противогаза он видит стройные ряды оранжерей и небольших одноэтажных и однокомнатных домиков, собранных из серых материалов, напоминающих строительный пластик, используемый Информократией для возведения простых жилых помещений. Сотни гектаров вокруг города покрыты сельскохозяйственными угодьями односложного типа, эмитирующие лабиринт, которому нет конца и края.

«Проклятье, когда он уже кончится. Будь вы прокляты, чёртовы архитекторы» — выругался Маритон, пробегая третий километр средь тепличных угодий. Сквозь мутную пелену полиэтилена он не может различить, что там находится и цветёт и уже завтра пойдёт на стол жителям города, если не сгинет в жутком огне наступления Рейха.

Вся одежда — от берец и до капюшона покрылась плотным слоем земляной пыли, которая вздымается вверх при каждом шаге на сухую и необработанную землю. Но не пыль тут главная проблема, ибо бесконечные патрули, гуляющие средь теплиц, представляют опасность. Пыль забирается повсюду, цепляется на линзы и лезет в самые малые щёлочки и пространства, становясь неприятным напоминанием, что линзы нужно тереть, и надеяться, чтобы оружие не заклинило.

Роэй-129 стал концентрацией большинства военных сил, вставших у столицы, что бы удержать врага у самой Флоренции и дать время столичным силам получить необходимое подкрепление и развернуть оборонительные системы, превратив город в одну большую крепость, об которую сломает зубы Рейх.

Единственный ориентир это высотные здания, упирающееся в поднебесье синим и ярким столбом, выказывающим всю напыщенную техничность и цивилизованность Информократии. Мужчина, что тенью крадётся через стройные ряды теплиц, помнит, как Апостолы пытались изобразить «прогресс» красивой и эфемерной картинкой, выстраивая города по принципу технической и футуристической красоты, чтобы произвести впечатление на любого, кто посетит города Информократии. Счастливые жители и пригожая лица горожан прилагалась, как обязательный элемент ненужного самолюбия, но вот никто из попав в Информократию счастливые лица быстро обращались в искажённые от боли и злобы гримасы.