Генри Каттнер - Избранные произведения в одном томе [Компиляция]

— Собирайся, Элмер, — сказала мамуля, доставая из шкафа свою старую пушку. — Мы все туда пойдем. Не знаю, правда, какой будет прок от такого коротышки, как ты, — повернулась она ко мне, — хотя пальнуть из ружья ты кое-как сможешь.

— Ну ты даешь, ма, — сказал я, краем глаза замечая, что к нашему дому подъезжает на своем муле учитель. — Да я ж отлично стреляю.

— Ага, как же, — прокаркал дядюшка Элмер. — Парни Бойер тебя чуть не завалили, а их и было-то всего шестеро.

— Они на меня сзади набросились, — возразил я. — Но когда я отдышался, им на орехи-то досталось…

— Хватит языки чесать, балаболки, — решительно сказала ма. — Пойдем уже.

И мы все гурьбой вывалились за дверь, слегка помяв при этом учителя, но он сам был виноват, потому как не успел вовремя убраться с дороги. Но у нашей ма доброе сердце, она тут же вернулась и помогла ему подняться. Он что-то бормотал о гориллах и буйволах, но быстро заткнулся, когда мы влили в него немного кукурузовки, с трудом вырвав ее из рук дядюшки Элмера, который никак не хотел отдавать кувшин. После этого учитель вдруг подскочил и сунул голову в ведро с водой, которое стояло на столе, но мы из вежливости не обратили на это внимания — иносранец, как-никак, все они там такие.

— Сначала вы сбиваете меня с ног, — говорит он, немного отдышавшись, — а потом вливаете в горло расплавленную лаву. О боже!

— Не выражайтесь, — говорит ему ма, кивая в мою сторону, — у меня парень подрастает.

— Если он подрастет еще немного, у него на голове можно будет строить пентхаус, — говорит учитель. Он вечно произносит всякие странные слова, которые я не понимаю.

— Мы ж вроде куда-то торопились… — рычит дядюшка Элмер, забирая назад драгоценный кувшин.

— Да нет никакой войны! — кричит нам вслед учитель и рвет на себе волосы. — Мистер Хогбен убежал, так меня и не дослушав!

Потом он принялся говорить и все говорил, говорил, пока мы наконец не уразумели, о чем идет речь. Вроде какие-то кланы в Европе передрались меж собой, и нам пора было смазывать винтовки на тот случай, если они разойдутся по-настоящему и примутся вдруг палить по нам.

— Ага, понятненько, — в конце концов сказала ма, и все мы снова навострили лыжи в сторону горизонта.

— Нет, всем нельзя! — кричит вслед учитель, сделавшись красным как рак. — В армию ведь призвали только Хьюи!

— Они бы еще нашего малыша призвали! — рявкнул в ответ па. — Сонк еще от горшка два вершка.

— Ему уже за двадцать один. А вы, мистер Хогбен, слишком стары для армии.

Па ломанулся было на учителя, но его внезапно перехватила ма.

— Тихо ты! — прикрикнула она, и па покорился, продолжая что-то ворчать себе под нос— Что ж ты так петушишься-то? Не куренок чай.

— А правда, сколько вам лет, мистер Хогбен? — спросил учитель.

— Ну, это… Честно сказать, в восемьдесят седьмом я сбился со счета, — подумав, ответил па.

— А мне сто три, — прокаркал дядюшка Элмер, но у нас в Пайни все знают, какой он врун.

Учитель зажмурился, а потом сказал каким-то странным голосом:

— Президент Соединенных Штатов подписал закон, согласно которому все мужчины в возрасте от двадцати одного до тридцати пяти лет подлежат мобилизации. Хьюи должен отслужить в армии один год, если только у него нет специального освобождения.

— Да ему ж роста не хватает, — вроде как заревновал па. — В армию таких не берут.

Но ма задумчиво сказала:

— Раз президент просит, значит, так нужно, Сонк. А теперь садись рядом с учителем, и пусть он тебе растолкует, чего от тебя хотят.

Я так и поступил, и мы вместе принялись заполнять бумагу, которую мне прислал президент. Пришлось, правда, немного повозиться, потому как к нам все время лез дядюшка Элмер, но через некоторое время учитель схватил кувшин с кукурузовкой и порядком глотнул оттудова.

— Эх! — сказал он, сразу вспотев. — Серьезная болезнь требует серьезного лечения. Давай дальше, Сонк. На что ты живешь?

— Ну, однажды я толкнул старому Лэнгланду кукурузу. В обмен на пару штанов, — не очень уверенно ответил я.

Хрясь! Это ма изо всех сил огрела меня метлой по голове.

— А где это ты взял кукурузу? — спросила она. — Из самогонного аппарата стащил?

— Да ты чо, ма! — воскликнул я, уворачиваясь от метлы. — Мне дядюшка Элмер ее дал, чтобы я не рассказывал о том, как он…

— Ах ты мелкота!.. — заорал дядюшка Элмер, набрасываясь на меня с кулаками.

— Твой доход! — выкрикнул учитель, чуть не переходя на визг. — Наличные! Металлические деньги!

— О да, — обрадовался я. — В прошлом мае я нашел десять центов.

В жизни не видел, чтоб человек так высоко прыгал от ярости. Но он же иносранец, опять рассудил я, а потому решил немного обождать. И правда, снова выпив кукурузовки, учитель вроде как подобрел. Потом забрал у меня бумагу и сказал, что сам ею займется. После этого ничего не случалось до того самого дня, как учитель пришел к нам и сказал, что мне нужно явиться на зазывной пункт.

В голове у меня все так смешалось, что я начал соображать, только очутившись в какой-то комнате вместе с дядюшкой Элмером и странными людьми, которых я не знал. Говорили они очень смешно. Велели мне раздеться и пройти в соседнюю комнату, что я и сделал, а там оказался какой-то коротышка, который заорал что-то насчет медведя и выскочил вон, оставив дверь открытой. Я огляделся по сторонам — нет никакого медведя…

Ну, в общем, я стал ждать, и он вскоре вернулся вместе с высоким таким мужиком, который ухмылялся во весь рот.

— Ну вот видите, док, — сказал он. — Никакой это не медведь. Судя по личному делу, это Хьюи Хогбен.

— Но он такой, э-э, волосатый, — возразил коротышка.

— Это потому, что с прошлой недели не брился, — радостно объяcнил я. — Мы забивали свиней, и бритва куда-то запропала. И вообще, какой же я волосатый? Вы бы видели па. На нем такая шерсть, как на этих, о которых мне учитель как-то рассказывал, ну, как их там… на иаках!

Доктор постучал меня по груди, но я ничего не почувствовал. Потом он сказал:

— Здоров как бык. Подними-ка вот это, Хогбен.

И показал на железную болванку с ручкой, что стояла на полу. Ну, я ее и поднял. Она оказалась тяжелее, чем я думал, а потому вырвалась у меня из рук и шмякнулась о стену. Штукатурка так и посыпалась.

— Господи боже! — побледнел доктор.

— Ох, звиняйте, мистер, — сказал я.

— В лагере будешь извиняться, когда попадешь под команду сержанта. Насколько я их знаю, сидеть тебе на гауптвахте.

В это время поднялись шум и суматоха. Дядюшка Элмер выяснил, что в армию его мобилизировать отказываются, а потому отвязал свою деревянную ногу и принялся ею кого-то гонять. В конце концов, я его поймал, стараясь не слушать, что он там выкрикивает (подобные выражения такому молодому человеку, как я, слушать еще рано), после чего усадил на мула, привязал к седлу и хорошенько хлопнул животину (мула, конечно, не дядюшку) по заднице, чтобы домой топал. Последнее, что я видел, было лицо дядюшки Элмера, которое прыгало вверх-вниз у мула под брюхом. У бедной животины наверняка вся шерсть потом повылезла, такие словечки дядюшка использовал. Тут я заметил, что весь народ на улице глазеет на меня, и вспомнил, что на мне ничегошеньки нет. В общем, смутился я вааще.