Мария Семенова - Аратта 1-4 [компиляция]

Хуже было другое… Аршалай вгляделся в юношу и прикрыл глаза, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Перед ним будто возник начищенный до ослепительного блеска серебряный диск и его собственное лицо, отраженное в этом диске. Не то, которое он видел там теперь, — обрюзгшее, с залысинами и мешками под глазами, — а то, какое являло ему зеркало лет двадцать назад.

"Исварха Всевидящий! Что же это происходит? Зачем его сюда принесло? Что мне теперь с ним делать?!"

— Отец, я знаю, ты слышишь меня! — долетел зычный голос из-за частокола. — Я проехал полстраны, чтобы встретиться с тобой! Что же ты держишь меня перед запертыми воротами?

"Проклятие! Если его мать жива, а уж тем паче если жив дед, милая выходка отпрыска может мне дорого обойтись!"

Аршалай весьма смутно помнил мать мальчишки — когда в последний раз он видел ее, она была в тех же годах, что нынче сын. Бывшего тестя наместник запомнил гораздо лучше: высокая стать, твердая размашистая поступь, надменное лицо, полное презрения к ничтожному зятю.

В памяти наместника зазвенели гневные слова…

"…Какой-то худородный сурья, охотник на сусликов из дикой степи, смеет входить в мой дом, спать с моей дочерью и заявлять, что он мне ровня?!"

"Мой отец усердно служил Ардвану, строя мосты и крепостные стены, — возразил молодой Аршалай. — И мне он передал это искусство. Я учился в храмовой школе у самого святейшего Тулума и был среди лучших. А что до худородности — разве твои предки, почтенный Рашна, не пришли в Аратту из степей восхода, точно так же как и мои?"

"Что?! Мои предки спустились с неба! Не смей равнять себя с царскими родичами, дерзкий выскочка! Государь Ардван обратил на тебя милостивый взор, ты был допущен в мой дом — и вот чем отплатил! Ты что же, думаешь, если моя дуреха вздумала в тебя влюбиться, и я заключу тебя в объятия? Ни крошки с моего стола не получишь!"

"Я и не прошу ни крошки!"

"Ты, подлец, мне еще и прекословишь?! Проваливай, видеть тебя не желаю!"

Это был их первый и последний разговор. Вскоре Тулум объявил о начале строительства рва для спасения от ярости Змеева моря, и Аршалай с радостью убрался из столицы в Бьярму. Тогда он и подумать не мог, что ее туманные леса станут ему домом на много-много лет. Конечно, он знал, что в столице у него растет сын, но ни разу его не видел, да, признаться, и не вспоминал о нем…

И теперь сын вдруг объявляется под воротами его крепости и дерет горло, требуя выйти и обнять его. "Исварха умудряющий и дающий силы! Как его хоть зовут-то… Ну да ладно, медлить дальше нельзя…"

— Открывай ворота, — приказал Аршалай начальнику стражи.

— А лучники?

— Пусть будут наготове.

Наместник Бьярмы спустился по лестнице и, едва приоткрылись створки ворот, вышел навстречу.

— Ты искал меня? — величественно спросил он. — Ты меня нашел.

Юноша глядел на него блестящими от волнения глазами:

— Здравствуй, отец! Я кое-что тебе привез.

"Хорошее начало, — подумал Аршалай. — Но как же тебя все-таки зовут?"

— Так и собираешься разговаривать со мной, сидя в седле? Спешивайся и заходи. Пусть твоя свита тоже приблизится.

Анил спрыгнул с коня на утоптанный снег и зашагал навстречу наместнику, ведя коня в поводу.

— Я привез тебе вести от повелителя.

— От кого? — поднял бровь наместник, чувствуя, как внутренности сжимаются в холодный ком.

— Вот письмо от блюстителя престола Кирана.

— Гм… Я немедленно ознакомлюсь…

— А это — от нашего государя Аюра, — добавил Анил, доставая еще одно письмо.

Аршалай на миг застыл, а затем распахнул объятия:

— Сынок! Приди ко мне на грудь!

Маган упал в пожухлую сырую траву, уткнулся носом в прелые листья. Лежавшая на земле изморозь холодила лицо. В висках юнца стучало, разбитые в кровь ноги гудели, по щекам непрерывно текли слезы.

— Вставай, сопля! — послышался над головой резкий, как пинок, голос Варлыги.

Юнец привычно дернулся, но подняться не смог. Его ладони обреченно скользнули, сминая траву, и бессильно вытянулись.

— Все, не могу больше… — прохрипел он.

Варлыга кого-то окликнул на своем языке. Юноша почувствовал, что его подхватили, подняли за шиворот, как котенка, и потащили.

— Бросьте меня! — умолял Маган. — Я вам лишь помеха…

— Иди! — Варлыга больно ткнул его кулаком в спину. — И заткнись, чучело крашеное. Тошно от твоего нытья!

В голове юнца мутилось.

— Я не могу идти дальше, — шептал он. — Я помру, бросьте меня…

Он видел, как впереди него мелькает спина проводника-бьяра. Тот будто стелился по перелеску, быстро поглядывая то влево, то вправо. Вдруг он застыл и поднял руку.

— Всем стоять! — рыкнул Варлыга.

Бьяр беззвучно скользнул между деревьями и исчез в лесу. Маган вновь свалился в мох и замер, глотая слезы, радуясь передышке, что бы ее ни вызвало. "Господь Солнце, за что караешь меня? Чем я провинился, за что обрек ты меня на мучения?!"

Поблизости шепотом переговаривались его главный мучитель Варлыга и бьярский колдун Андемо. Маган попытался подслушать, не о нем ли, но эти двое, как назло, перешли на незнакомое наречие. Тут, в Бьярме, что ни племя, то отдельный народ; вроде все говорят на языке Аратты, а порой две соседние деревни друг друга не понимают. Зато каждому роду, помимо господа Исвархи, помогают его собственные боги. А в здешней глуши, куда из-за тяжелых дождевых туч все равно не достигает небесное око, это, может, и поважнее…

Мать, бывало, рассказывала Магану, что их предки были из племени рыболовов-ратхов, живших у берега огромной реки, которая звалась просто Река… Потом пришли арьи, заняли оба берега и объявили, что больше не будет никаких племен — один народ Аратты на земле, один господь Исварха в небесах. И ратхи покорно отринули своих богов и обычаи…

Маган всегда с досадой слушал матушкины рассказы. Какое ему дело до всеми позабытых ратхов? Будь его воля, Маган и вовсе не вспоминал бы своих предков-рыбоедов. Чем он гордился, так это солнечной кровью, частицу которой передал ему знатный отец. Единственный доступный мальчишке удел — стать таким же слугой в богатом доме, как мать, — радовал его, и он не желал для себя ничего иного.

Лежа в заиндевевшей листве и пытаясь разобрать слова полузнакомой речи, Маган впервые осознавал, как огромен мир, как много в нем разных народов. Страшно подумать — некоторые из них не только не жалеют, что рождены в дикости, но как будто и гордятся этим! А встретив на пути благородного ария, вместо того чтобы склониться перед ним, проникаясь сознанием своей ничтожности, скорее треснут его дубиной по темечку или ткнут копьем. "Зверье! — убежденно подумал Маган. — Вот же угораздило меня, несчастного…"