Мария Семенова - Аратта 1-4 [компиляция]

— Я приветствую посланника вождя изорян и непременно приму и выслушаю его, — ответил Станимир. — Однако мы не говорим о делах на пиру. Здесь нужно веселиться и славить наших предков и богов, позволивших нам дожить до этого радостного дня…

— Песнь! — закричал кто-то.

— Песнь! — поддержали многочисленные голоса.

— Я привез с собой умудренного богами гусляра, — объявил Бурмила. — Он знает все сказания нашей земли и умеет восславить подвиги предков достойными их словами. А поет он так, что лучше не слушать его голодным — не то можно помереть, не дождавшись конца песни!

Станимир улыбнулся шутке могучего вождя.

— Гусляр — это хорошо. Зови его!

Бурмила поднялся с лавки и велел слугам позвать песнопевца. Прославленный гусляр, только и ждавший приглашения, вошел в праздничный чертог. Собравшиеся дружными кличами приветствовали его появление. На лице того мелькнула довольная улыбка. Он сделал несколько шагов и вдруг остановился — длинная рука Шереха преградила ему путь.

— Стой.

— Эй, ты что вздумал! — рявкнул Бурмила.

— Сейчас я спою. Дай-ка гусли! — процедил воин, отбирая у оторопевшего гусляра берестяной короб.

От негромкого голоса княжьего побратима присутствующие разом умолкли, а некоторые даже поежились.

— Ты же не умеешь петь, Шерех, — сурово глянул на побратима Станимир.

— А вот умею.

Шерех стащил крышку с короба и достал длинные "крылатые" гусли.

— Прежде думал, что не умею, а оно вот как оказалось!

— Ты о чем это?

В голосе вождя лютвягов послышалась тень угрозы.

— Дни сейчас такие, — невозмутимо отвечал Шерех. — Все меняется! О чем раньше подумать не могли — ан оно и случилось!

Он прошелся узловатыми пальцами по колкам.

— Хвалебная песнь в честь моего друга и побратима Вейлина, рекомого также Станимиром!

Он ударил по струнам и хриплым, свирепым голосом запел:

— Шерех! — перекрыл пение резкий окрик Станимира. — Если уж взялся веселить нас на пиру, так спой что-то более подходящее, чем песнь о кровавой мести!

— Очень даже подходящее! — встрял Бурмила. Лицо его заметно оживилось, недовольства и след простыл. — Это же песнь о том, как ты вершил месть, Вейлин! Мы все гордимся тобой! — И добавил громко, уставившись прямо на царевну: — Думал ли я, ведя тогда отряд к тебе на помощь к островку в болоте, где подыхали родичи Кирана, что за нашим столом будет угощаться дочь Ардвана?

— Подыхали… кто? — переспросила ошеломленная Аюна.

Лицо Станимира исказилось от досады. Шерех, ни на кого не глядя, вновь грянул по струнам и заревел:

Сидящие за столами воины дружно подхватили слова. Это была известная и любимая многими песнь — может, слишком мрачная для пира, но сразу берущая за душу. Для многих же то, о чем в ней пелось, было их собственным недавним прошлым…

Аюна, застыв и подавшись вперед, внимала грозному пению. Она мало что понимала, но среди вендских слов то и дело поминались Вейлин, арьи, столица, а особенно часто звучало имя Кирана.

"Что там сказал седой вождь? Пока родня Кирана подыхала в болоте…"

Ей живо припомнилась темная история, наделавшая в столице много шуму. Матушка Кирана, ее дочери и племянники отправились из столицы в свои южные поместья, да так и не доехали — исчезли бесследно по пути… Совсем как она сама…

Она повернулась к Станимиру, который уже не пытался прервать пение соратника, а сидел и слушал с новым для нее выражением мрачной гордости на лице.

— О чем поет Шерех? Это же неправда, что ты погубил семью Кирана?

— Правда, — кратко ответил он.

Аюна, не веря своим ушам, уставилась на князя:

— Но как же так?! Это же… это…

Она не находила слов, чтобы высказать обуревавшее ее возмущение и ужас.

— Как ты мог?!

— Тебе в самом деле хочется это знать?

— Конечно же! Или ты думаешь, я просто болтаю?

— Тогда говори потише, а я тебе расскажу.

Улыбчивое лицо Станимира стало холодным и жестким.

— Мой отец погиб на том самом холме, возле которого мы с тобой встретились в первый раз. Накхи по приказу государя Аратты не посчитались с тем, что это святое место, и коварно истребили цвет вендской знати. Кстати, среди тех, кто попал в плен на том холме, был и Шерех. Он несколько лет провел в рабстве у накхов, прежде чем ему удалось сбежать… Но я продолжу о себе. Когда отец погиб, лютвягами стал править его младший брат. По обычаю он предложил моей матери выйти за него замуж, но она не желала даже думать о новом муже. Вскоре мы уехали погостить к деду в земли дривов — так мы называем болотных вендов. Мой дед был их князем. Думаю, он прочил меня себе в наследники. Я прожил там несколько лет, подрос, но еще не вошел в воинскую пору…

И тут появились арьи. Дед был славным правителем. Это он построил Мравец — арьи потом лишь окружили его высокими стенами. Когда враг подступил к городу, дед вывел своих воинов в поле. У вендов прежде не было принято отсиживаться в крепости. Если один род шел войной на другой, мужчины сходились лицо в лицо.

— Разве у вас не было луков? — спросила Аюна.

— Конечно были. Венды — прирожденные охотники, а в землях дривов великое множество озер, рек и ручьев, где можно охотиться на птиц. Однако сама мысль о том, что на человека можно охотиться, как на птицу, вендам была глубоко противна. Если ты желаешь гибели своему врагу — порази его своей рукой, а не трусливо, издалека. Кстати, накхи считают точно так же. Много поколений мы вели с ними кровавые и жестокие войны. Но мы воевали честно… Так вот, когда арьи окружили Мравец, дривы встали в виду врага, готовые к схватке. Я сам это видел. Дед не взял меня, считая, что я еще слишком мал, но вместе с другим мальчишками я прятался в окрестных кустах, надеясь, а вдруг понадобится наша помощь. Рассказывать, что было дальше?

— Говори, — тихо сказала Аюна.

Она, впрочем, представляла, что он расскажет. Ей ли было не знать, как у арьев принято вести бой…

— У дальнего конца поля стоял десяток колесниц. На одной из них я увидел Кирана. Он приказал, и с обеих рук на стоящих среди чистого поля дривов устремились конные лучники. Мой дед и все его люди там и погибли, даже не сдвинувшись с места. Накхская Битва Позора повторилась — только у нас не нашлось своего Афая, который кинулся в ноги арьям и вымолил жизнь своему народу… В то время я этого не знал — лишь видел, как венды падают, утыканные стрелами. Спаслись лишь мы — подростки. Киран отдал Мравец на разграбление. Среди пленников мужчин не было — лишь женщины и малые дети, — но и их Киран продал в рабство. Когда он вывел их и погнал к тракту, мы крались следом. Во время ночевки напали. Тогда я убил трех своих первых арьев — они спали и даже за оружие не успели схватиться. Клянусь, я испытал лишь невероятную радость, втыкая сулицу в их тела!