Сергей Калашников - Маленький ныряльщик [litres]

Не торопясь допиваю последний глоток.

– Благословите, Степан Осипович.

– Э-э! А поговорить?

– Господин, э-э… – не знаю я этих знаков различия.

– Лейтенант.

– Да. Лейтенант. – (Сам-то я тоже лейтенант, но старший. Заочной службы. О времена, о нравы!) – Что бы я вам ни поведал, это будет лишь звук. Давайте поглядим на то, что получилось. А то ведь, наверное, изучать разных прожектов вам довелось немало.

Вижу согласный кивок и заинтересованность во взгляде.

Я отставляю чашечку и шествую к своему порождению. Степан Осипович следует по пятам. Наблюдает мое «свертывание» при проникновении внутрь, прилаживание фонаря и загубника и отвязывает веревки. Хотите сказать: «Отдает швартовы?» Ваша воля. А я, что вижу, то пою. Моя педаль дави.

Катаюсь, делая неторопливые развороты. Кораблик здорово «присел» и не столь охотно разгоняется. Зато энергичнее тормозит. Вот и я притормаживаю, дав реверс винтами, как раз перед краем мостков, с которых за моими эволюциями следит будущий адмирал. До сего момента все было штатно. В пределах расчетного диапазона параметров.

Начинаю заполнение балластных цистерн. Впервые, кстати.

Открыты нижние клапаны. Креномер, дифферентометр и указатель глубины показывают нули. Субъективные ощущения – ничего не меняется. Близкая поверхность водной глади остается там же, где и была раньше.

Минута, две, три, достаточно. Осматриваю берег. Бурлаки и грузчики потрясают вожжами и машут мне продольно. «Не робей, барин, вытащим» – это так я «перевожу» для себя их жестикуляцию. Тут действительно неглубоко. По шею будет.

Начинаю стравливать воздух из тех же цистерн. Медленно, по чуть-чуть. Стараясь сохранять горизонтальное положение.

«Со смертью играю, смел и дерзок мой трюк».

«Нет, страха нет. Страх вьюгой сдуло».

Смеетесь? Да все продумано и рассчитано. Я просто минимизирую положительную плавучесть.

Первый раз в жизни.

Терпеть не могу адреналин! Спокойно. Дифферентометр обнулен. Вода перекатилась через палубу и лижет переднее и боковые стекла. Достаточно. Перекрываю все краны.

Минута, вторая, третья. Положение стабильно. Под стык обруча фонаря вода не сочится. Глубиномер дает минимальное отрицательное показание между нулем и половиной метра. Ну не обижаться же на городского часовщика, доработавшего серийный манометр по моим объяснениям!

Еще три минуты выдержки и наблюдений за приборами, попыток пощупать руками, не течет ли где. Шевелю рычаг откачной помпы и слышу сухой свист – нет воды у днища. Манометры обоих баллонов замерли. Ничего не травит. Беру в рот загубник – пора переходить на дыхание запасенным воздухом. Надуваю мех. Все нормально.

Спаси и сохрани. Пронеси, Господи!

Осмотр берега. Ориентиры. Педали. Ход.

Километр в час. Рулями глубины держу горизонт. Минута, две, три. Циркуляция вправо, доворот влево. Курс прежний, но в обратном направлении. Мимо мостков с Макаровым.

Два километра в час. Держу горизонталь. Фонарь то всплывает, то заглубляется. Ход ровный, ритм держится легко. Господин лейтенант посматривает на часы, а они у него карманные – заметные издалека. Что-то черкает в блокноте, зыркая в мою сторону выпуклым морским глазом. В добрый путь. Прохожу на постоянной скорости. Циркуляция влево, доворот вправо. Три километра в час.

Четыре.

Пять.

Шесть.

Семь… шибче не могу. С трудом выдерживаю трехминутную «дорожку».

Разворот. Теперь – жму изо всех сил. Семь с копейками.

Понял. Спешить на пяти. Ехать – на трех.

Мостки. Продул цистерны, чтобы всплыть, как следует. Причалил. Меня привязали и подождали, пока я разберусь со струбцинами колпака. Поддержали под локоток, когда я выбирался из люка.

Чаю.

– Петр Семенович! Вы о минах Уайтхеда слышали?

Киваю.

– И как они вам?

Жду, когда угомонится сердце и успокоится дыхание. Понимаете, нет ничего проще, чем назвать отстоем то, лучше чего ты не раз видал. Самонаводящиеся, идущие десятки километров торпеды, обычные в наше время. Догоняющие кого угодно. Но делать их я не умею. Вы думаете, мой долг открыть этому человеку глаза на истинное положение вещей?

– Пока ничего лучшего не придумано.

– А о работах Александровского вам слыхивать не доводилось?

Отрицательно кручу головой. Сам-то, наверное, читал о чем-то, но разве память все удержит?!

И вообще, мне не до разговоров. Я отдыхаю и готовлюсь к первому погружению.

Я снова в лодке. Фонарь герметизирован. Плавучесть минимальная – принял воду в цистерны так, чтобы одна только рубка-колпак оставалась над поверхностью. И пошел на трех километрах в час.

Рули на погружение. Нырнул. Глубина два метра. Светло, но вода мутная. Еле-еле угадывается нос в трех метрах впереди, остальное же – как в дымке. Надо мной серебрится поверхность воды, по которой пробегают солнечные блики. Все внимание сосредоточено на приборах. Компас, глубиномер, указатель дифферента. Тренируюсь удерживать лодку в горизонтальном положении. Это требует постоянного внимания и согласованной работы двумя рычагами одной рукой. Стараюсь действовать плавно, и это получается.

Мой кораблик сейчас ведет себя как самолет. Только вместо земного притяжения на него действует выталкивающая сила, а вместо крыльев работают рули глубины, загоняющие его под воду.

Двадцать минут «полета». Пройден километр. Разворот и еще двадцать минут хода. Добавляю еще пять в расчете на снос течением и прекращаю вращение винтов. Сближение с поверхностью идет медленно, но вскоре фонарь показывается над водой. Продуваю цистерны, чтобы всплыть, как следует.

Все идет нормально. Палуба уже сухая, а мостки моей пристани совсем даже недалеко. Домой. Как-то я нынче уж очень утомлен. А на берегу ликует клуб любителей подводного плавания. Едва зрители увидели показавшуюся над водой рубку, как тут же рекой полилось вино. Не иначе – шампанское. Я неспешно маневрирую, по-прежнему подпуская воздух в дыхательный мех из баллона. Пока не открыт колпак, дышать в тесном пространстве решительно нечем.

К причалу не подхожу. Задними рулями глубины притапливаю корму, а передними приподнимаю нос и со всех двух километров в час стремительным домкратом вылетаю на берег. Грузчики с бурлаками подхватывают судно и вытаскивают еще дальше, как мы и договаривались. Ругаются, что тяжело и что ухватиться решительно не за что, отчего безвозбранно получают по чарке. Уф-ф! Вымотался так, что ноги буквально подгибаются.

– Что же, Петр Семенович! Действительно, после показа целый ряд вопросов, возникших у меня поначалу, отпал. Вы ступайте отдыхать, голубчик! На вас просто лица нет, – Степан Осипович уже все понял.