Алексей Евтушенко - Все небеса Земли [litres]

Вероятно, Ирина заметила изумление на лицах друзей и правильно его истолковала, потому что сказала:

– Ага, избы. Самые натуральные. В них – русские печи. Конструкция не менялась сотни лет. Крыши покрыты дранкой. Знаете, что это такое?

– Первый раз слышу, – честно признался Конвей.

Мигель только покачал отрицательно головой.

– Я знаю, – заявил Георг Пятый.

– Кто бы сомневался, – буркнул Мигель и дотронулся до локтя Ирины. – Так что такое дранка?

– То же, что гонт. Деревянные плашки, уложенные по обрешётке встык. У нас их делают из лиственницы, поэтому они не гниют и не пропускают воду…

На другой берег нужно было переправляться на лодке. Самой настоящей, деревянной. С просмоленными бортами и вёслами!

Лодка была вытащена на песчаный пятачок берега до половины и привязана к толстому, вбитому здесь же в берег, деревянному колу. Похоже, здесь всё было из дерева. Ирина как раз закончила рассказывать про дранку и указала на лодку:

– А вот и наш транспорт. Поясняю, как это делается. Отвязываем, спускаем на воду, садимся. Я первая, потом Мигель, Кон и Жора. Жора, как самый сильный… Он ведь самый сильный?

– Пожалуй, – согласился Мигель. – Георг, ты как, сильный? Расскажи нам.

– Я могу поднять над головой вес в триста пятьдесят килограммов, – сообщил Георг Пятый не без гордости.

– Вот и хорошо, – сказала Ирина. – Значит, Георг, как самый сильный и непромокаемый… Ты ведь непромокаемый, Жора?

– Вода не может мне повредить, – ответил робот. – Но только до определённой глубины и на определённое время пребывания под ней.

– Отлично, так я и думала. Значит, мы, люди, садимся в указанном мною порядке, после чего садишься ты, отталкиваешься веслом, чтобы лодка вышла на глубину, я завожу мотор, и мы плывём. Вопросы?

У Мигеля вопросов не было. Точнее, был, но задать его помешала гордость. Поэтому вопрос задал Конвей:

– А она нас выдержит?

Взгляд при этом у поэта и блюзмена был крайне недоверчивый.

– Обычно четверых выдерживает, – сказала Ирина, отвязывая верёвку. – Хотя… Жора, ты сколько весишь?

– Мой вес ровно сто килограммов, – сообщил робот.

– Многовато. Но, думаю, выдержит. Не бойтесь, мальчики. В крайнем случае доберёмся вплавь. – Она выпрямилась с отвязанной верёвкой в руках и подмигнула.

Мигель и Конвей не улыбнулись в ответ.

– Опа, – догадалась Ирина. – Вы же с Марса… Плавать не умеете, да?

Мигель и Конвей одновременно вздохнули.

– Плавать мы умеем, – сказал Мигель. – Нас учат. В бассейнах. Но мы никогда не плавали одетыми в таёжных реках.

– И раздетыми тоже, – добавил поэт.

– Понятно. Однако спасжилетов у меня нет, сразу говорю.

Мигель и Конвей переглянулись. В очередной раз.

– Ничего, – сказал Мигель, – мы рискнём. Да, Кон?

– Можно подумать, у нас есть выбор, – проворчал блюзмен. – Я тебе больше скажу, Миг Семнадцать.

– Ну?

– Это только начало. Дальше будет хуже.

– Каркаешь?

– Пророчествую.

– Родная мать не смогла бы утешить меня лучше, сэр, – сказал Мигель бесстрастным голосом.

О’Доэрти захохотал.

Реку переплыли без приключений. Мигель старался не смотреть на быструю темную воду, плескавшуюся совсем рядом у борта (он даже коснулся воды рукой, убедился, что она очень холодная, и быстро убрал руку). Ему хотелось смотреть на Ирину. Но между ним и девушкой сидели Кон и Георг Пятый и почти полностью заслоняли её от взгляда. Поэтому Мигель в конце концов осторожно развернулся и принялся смотреть на правый берег, который быстро приближался.

За последние несколько часов с ними случилось столько необычного, что мысли Мигеля слегка путались, и он никак не мог рассортировать их по важности и выстроить в некую хотя бы относительно стройную и логичную конструкцию. Пока было ясно одно. Они с Конвеем вляпались в опасное приключение. Возможно, опасное смертельно. Доказательство сему – нападение боевого дрона.

Матрёшка в стакане! Да не будь при нём отцовского «Горюна», лежать бы им сейчас всем троим, включая верного Георга Пятого, мёртвыми на чужой далёкой земле.

«Стоп, – сказал он себе. – Почему на чужой? На своей земле. Они – люди, и сотни поколений предков родились здесь и лежат здесь. Так что своя это земля, своя. Но одновременно и чужая. Такой вот, матрёшка в стакане, когнитивный диссонанс».

Додумать он не успел – лодка подошла к деревянному причалу, и скоро все четверо шагали вверх по широкой, покрытой настилом из досок дорожке.

Старосту деревни Верхний Яр звали Климченко Константин Савватиевич.

Выглядела деревня так, будто неведомые фантастические силы перенесли её сквозь время из какого-нибудь XX или даже – страшно подумать! – XIX века и поставили здесь, посреди тайги, на берегу реки, чтобы показать современным людям – колонистам с Марса, как оно было когда-то на прародине. А конкретно – здесь, в Южной Сибири.

Соответствовал образу и староста. Заросший бородой и усами, кряжистый, с сильными жилистыми руками мужик лет пятидесяти – он был похож на слегка облагороженного неандертальца: широкий нос, низкий лоб, пересечённый тремя глубокими морщинами, маленькие карие глаза, спрятанные в глубоких глазницах под выдающимися надбровными дугами.

Они сидели в избе старосты за широким, крепко сбитым деревянным столом (дерево, всюду дерево, чудеса, честное слово!) и разговаривали.

Но сначала была еда. Ах, какая была еда! Красный, огненный борщ с чёрным хлебом и чесноком. Умопомрачительное свиное жаркое с картошкой в масле. Солёные огурцы, квашеная, хрустящая на зубах, истекающая соком капуста с ягодой брусникой. Ледяной, тройной очистки самогон. И, наконец, после всего – крепкий, почти чёрный, горячий чай с натуральным мёдом и пышными, только из печи булочками.

– Мясо, разумеется, искусственно выращенное, – сразу предупредил Константин Савватьевич. – Мы не варвары. И говядина для борща, и свинина для жаркого. От натурального ничем не отличается. Но диких животных мы иногда убиваем. Медведей, волков, кабанов, изюбрей… Это я на всякий случай сообщаю, чтобы не было шока или ещё чего подобного.

Мигелю, показалось, что под усами хозяин прячет усмешку.

– Иногда, чтобы выжить, приходится убивать, – сказал он. – Нам это не нужно объяснять, мы колонисты. Правда, диких животных у нас не водится, но мы убивали чужих во время Вторжения две тысячи двести двадцать восьмого года.

– Не молодые вы были, чтобы чужих убивать? – спросил Константин Саватиевич.

– Мой брат убивал, – ответил Мигель. – И отец.

– И мой отец воевал, – сказал Конвей.

– Я видела, как они дрались с боевым дроном, Константин Савватиевич, – сказала Ирина. – Ни на шаг не отступили и не дрогнули. Результат ты знаешь.