Кейт Лаумер - Избранные произведения в одном томе

— Я… я ничего не знаю, сэр. Но я рада, если вы тут ни при чем. Ее высочество такая милая, да и потом, такой джентльмен, как вы… — Она опустила глаза.

— Такой джентльмен, как я, чтобы добиться расположения девушки, необязательно должен ее похищать, не так ли? Я думаю, что смогу найти ее. Если ты выведешь меня к одному из входов в потайную систему дворцовых лабиринтов, я постараюсь найти принцессу.

— Потайные ходы, сэр?

— Да. Они пронизывают весь дворец. И войти в них можно почти из каждой комнаты в этом здании. Где мы сейчас находимся?

— Это складское помещение, оно не используется. А расположено оно прямо под коридором, который ведет в анфиладу комнат графа Настекса.

— Он у себя?

— Нет. Он с одним из отрядов отправился на поиски ее высочества.

— Ну, тогда это подойдет.

Лафайет надел свой башмак и пошёл за Дафной, которая сначала проверила, нет ли кого в коридоре. Она подвела его к двери, открыла ее ключом из связки, висевшей на поясе. О’Лири взял девушку за руку.

— Да, а ты, случайно, не знаешь, где обитает этот Лод?

— В пустыне, к западу.

— Хм. Ну это все знают. Спасибо тебе за все, Дафна.

Он наклонился и поцеловал ее гладкую щечку.

— Куда вы идете? — спросила Дафна, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Искать Лода.

— Сэр, а это не опасно?

— Со мной будет все нормально. Пожелай мне удачи.

— Желаю удачи, сэр.

Лафайет проскользнул в комнату, подошел к потайной двери, которую ему указал Йокабамп, и через нее попал в спертую, затхлую темноту.

Два часа спустя О’Лири шёл по дорожке, извивающейся вдоль городской стены, и находился на расстоянии в три четверти мили от дворца. Немного погодя он решил передохнуть, укрывшись с подветренной стороны какой-то полуразвалившейся лачуги. Лафайет тяжело дышал. Он устал от подъемов и бросков от куста к кусту, от перебежек через широкие дворцовые лужайки. Ему удалось пройти через ворота, сумев отвлечь внимание караульного брошенной в сторону шишкой. После быстрой ходьбы по улицам О’Лири оказался в этом вонючем районе городских трущоб.

Он промок до нитки и весь дрожал от холода. Его руки были порезаны и поцарапаны. Вчерашние синяки по-прежнему давали о себе знать. Те крохи еды, которые успел ему дать Никодеус, ни в коей мере не могли восстановить его силы после всех испытаний и вынужденного поста в течение целого дня.

Дождь шёл все сильнее и сильнее. О’Лири трясло уже так, что зуб на зуб не попадал. Казалось, что все кости обледенели. При таком раскладе к утру наверняка можно подхватить воспаление легких, особенно если учесть, что и ночь он провёл, стоя на холодном ветру. Постучаться в дверь и попросить укрытия от непогоды он не мог: ему казалось, что каждый житель этого города знал его в лицо. Самое умное, что Лафайет мог сейчас сделать — оставить всю эту глупость и вернуться в Колби Конерз, в свою комнату, и просто поспать. А завтра он мог бы позвонить мистеру Байтворсу и объяснить свое отсутствие неожиданной простудой.

А что будет с Адоранной? О’Лири представил, как она идёт, как вдруг кто-то зажимает ей рот. Этот злодей проник к ней, конечно, через потайной ход. Он, наверно, заткнул ей рот кляпом, связал ей руки-ноги, перенес на плече к машине, а потом увез в неизвестном направлении.

Лафайет не мог оставить ее. Может быть, его усилия ни к чему и не приведут, но не мог же он уйти, даже не попытавшись ей помочь. Вот только что он мог сделать? Он сам в настоящее время был беглецом, за которым охотились и которому неоткуда было ждать поддержки. Его единственный приятель, Никодеус, как-то уж слишком подозрительно быстро впустил солдат в комнату, и те сразу же ринулись к тому месту, где он спрятался. Если бы он не выбрался наружу, подгоняемый каким-то неведомым инстинктом, то ему был бы конец. Неужели Никодеус намеренно предал его? Но почему? Что им двигало? Конечно, ему бы хотелось, чтоб О’Лири исчез с его глаз. Все эти разговоры о быстром коне, потайных ходах… С другой стороны, ведь именно Никодеус помог ему в суде, во время слушания его дела…

Лафайету повезло, и он выбрался незамеченным из дворца. Поднявшаяся суматоха, к счастью, отвлекла большую часть охраны, поэтому он добежал до ворот без особых проблем и ему не пришлось бессчетное число раз падать в грязь, припадая к земле.

Лафайет вытер грязные ладони о мокрые брюки. Его продолжало трясти. О’Лири решил нарисовать в воображении образ принцессы, спрятанной, скажем, в ближайшей хибаре. Он тогда выломал бы дверь, а там — она…

Бессмыслица… Лафайет не верил в это. Да и потом, он слишком устал, чтобы создавать в воображении нелепейшие картины. Адоранна была за сотни миль отсюда, и он прекрасно это знал… Сейчас ему необходимы еда, тепло и сон. Только после этого он мог бы снова заставить работать свой мозг.

Лафайет посмотрел на покосившуюся лачугу, у которой он пристроился. Ветхая хибара была размером не более чем шесть на восемь футов, с крышей из промокшей соломы. Видавшая виды дверь представляла собой мешанину разномастных досок, скрепленных вместе парой проржавевших полос. Она косо болталась на одной полусгнившей кожаной петле. О’Лири слегка толкнул ее. Дверь жалобно заскрипела, словно предупреждая, что вот-вот развалится. Внутри было темно. Лафайет отвел глаза. Нет смысла снова повторять старую ошибку. Неизвестно, что может таиться за этом убогим видом. Кому и чем служила эта хибара? Может, это было чье-нибудь убежище, устроенное каким-нибудь лихим человеком вдали от сутолоки многолюдных улиц? Оно достаточно хорошо скрыто от посторонних глаз… Не надо увлекаться, напомнил себе О’Лири, пора переходить к делу. Он нарисовал в воображении прочные стены под прогнившими плитами, водонепроницаемую крышу, замаскированную мокрой соломой, прочную дверь, которой не страшны ни буря, ни ветер, и камин, с газовым огнем и искусственными поленьями, который питался пропаном из баллона. Естественно — ковёр, уж очень неуютно было бы сидеть на холодном полу с голыми ногами, душ с большим количеством горячей воды, а то ее вечно в обрез, даже во дворце. Наконец, небольшой холодильник, в котором найдется все необходимое, и кровать с приличным матрацем. О’Лири завершил в воображении эту картину, с любовным вниманием прорисовывая каждую деталь. Без этого не обойдешься, говорил он себе, укрытие сейчас просто необходимо.

На какое-то мгновение время заколебалось, Лафайет самодовольно усмехнулся и потянул дверь…

Спустя полчаса, укрывшись за прочной дверью от непрошеных гостей, вымытый и согретый горячим душем, О’Лири доедал второй кусок баварской ветчины со швейцарским ржаным хлебом. Он залпом выпил последнюю маленькую бутылочку легкого пива, взбил подушку, устроил ее поудобней под головой и мгновенно заснул, что было ему крайне необходимо.