Константин Соловьев - Раубриттер (III. - Fidem)

Гримберт мрачно усмехнулся, наблюдая за тем, как солнце неохотно озаряет жидким светом серую громаду Грауштейна. Ему и прежде доводилось по нескольку дней не выбираться из брони, но в этот раз он, кажется, побил все прежние рекорды. Должно быть, он уже на пороге церебрастении, если еще не шагнул за него.

В отличие от машинного разума, слабый человеческий мозг не создан для постоянных нагрузок, его нервные центры со временем неизбежно начинают сбоить, теряя крупицы обрабатываемой информации, а вместе с ними и четкость мысли. Если не дать ему отдыха, он в конце концов сожжет сам себя.

За прошедшие дни Гримберт несколько раз клал пальцы на гроздь нейро-штифтов, торчащих из головы, но всякий раз малодушно убирал руку. Он не мог себя заставить отключиться от «Судьи». Тут, в Грауштейне, где даже каменная кладка казалась проникнута зловонием приора Герарда, выделенная ему одиночная келья выглядела ловушкой, застывшей с распахнутыми челюстями. Ему казалось, что в тот же миг, как он обесточит доспех, внутрь хлынут фигуры в монашеских рясах, вооруженные вибро-пилами, горелками и ломами. Визг стали, грохот отбойных молотков – и вот уже из треснувшей стальной скорлупы грубые руки вытаскивают скорчившееся от ужаса человекоподобное существо, жалкое, бледное и покрытое слизью, точно новорожденный плод. Он даже представлял ликующие крики и смех – так явственно, будто уже слышал их.

Галлюцинации, господин маркграф, вот что это. Они неизбежно придут вслед за бессонницей и нарушениями памяти, если вы не вытащите эти железные хвосты из своего мозга. А за галлюцинациями и…

- Будь я немного лучше воспитан, заметил бы, что вы нашли неплохой вид, сир Гризео. Но будем справедливы, приятель, с этого острова во все стороны открывается одинаково паршивый вид.

Гримберт усмехнулся. Не галлюцинация. Пока еще нет. Галлюцинации бывают пугающими или зловещими, но никогда - фамильярными. Это не в их природе.

- Не думал, что вороны – ранние пташки.

Шварцрабэ остановился в нескольких футах от «Серого Судьи», вглядываясь в вяло ворочающуюся толщу океанских вод. За прошедшее время он немного осунулся, даже нос, как будто бы, обострился – зримое подтверждение того, что Грауштейн высасывает силы из своих пленников.

- Не могу спать из-за проклятых колоколов, - пожаловался он, - Ей-Богу, еще два дня в этом каменном мешке - и я пересчитаю все колокольни главным калибром!

- Может, снотворное?

Шварцрабэ досадливо потер свой бледный висок.

- Моя нервная система истощена самой разнообразной химией, чтобы уснуть, мне понадобится лошадиная доза пентобарбитала.

- Я слышал, лучшее снотворное – это добрые вести. Кажется, у меня как раз есть порция.

Шварцрабэ немного оживился, темные глаза сверкнули.

- Ого! Это то, чего я жду уже три дня. Ну же, не томите, сир Гризео, интриган вы этакий, выкладывайте!

- Четверть часа назад приор Герард сделал сообщение в коротковолновом диапазоне на общей волне. Кажется, монахи закончили резать то, что осталось от Франца.

Шварцрабэ вновь напустил на себя скучающий вид.

- И, конечно, ничего не обнаружили.

- Кровь почти полностью чиста, - подтвердил Гримберт, - если не считать небольших доз оксикодона и ацеторфина. Кажется, наш мальчик был не столь чист, как полагается в его юном возрасте. Пониженное количество эритроцитов, следы талассемии и геморрагического васкулита. Плюс оспа и сифилис. Обычный букет, как для раубриттера.

- Какая-то из этих болезней заставляет человека превращаться в безумное чудовище?

- Вы и без меня знаете ответ.

Шварцрабэ поднял с земли небольшой камешек и щелчком отправил его в воду. Сарматский океан принял это подношение молча, почти без всплеска, как веками принимал все прочие, одушевленные или мертвые.

- А что на счет нервной системы?

- Повреждения головного мозга, но незначительные. Точечные инсульты и разрывы мозговых оболочек. Но это скорее следствие его приступа, а не самой болезни.

- Что бы ни привело его к смерти, это было не монастырское пиво, - рассудительно заметил Шварцрабэ, - Видимо, какая-то запущенная малоизвестная генетическая болезнь, дождавшаяся своего часа. Что-то сродни мине, которая может лежать в земле годами, но стоит на нее наступить… Что ж, участь Франца, конечно, страшна, однако пожелаем его душе, где бы она ни обреталась, спокойствия и умиротворения. Ну а теперь прочь горести и тревоги! Почтив мертвых, должно озаботиться живыми! Теперь приор Герард соблаговолит нас выпустить?

- Полагаю, теперь у него нет иного выхода. Однако я пока не вижу, чтоб паром пришел в движение.

Шварцрабэ потеребил острый подбородок, что-то обдумывая. Несмотря на то, что он все еще глядел в толщу Сарматского океана, Гримберт был уверен, что заботят его сейчас не обрывки бурых водорослей и не устлавшие дно осколки раковин, похожие на расколотые много веков назад кости.

- Этот приор Герард – просто кремень. Железный старик! Но знаете, сир Гризео, мне кажется, он не так прост, как хочет казаться.

- Что вы имеете в виду?

- Судьба весьма странно одарила меня при рождении. Я скверно разбираюсь в искусствах, ужасно пою и, без сомнения, ничего не смыслю в рыцарском поединке. Но если я в чем-то и разбираюсь, так это в людях.

- Вот как? – не удержался Гримберт, - Я полагал, ваша сильная сторона – карты.

К его удивлению Шварцрабэ не встретил эту шутку улыбкой. Напротив, его взгляд немного посерел, будто отражая цвет тяжелой океанской глади.

- Совершенно верно, - серьезно подтвердил он, - И сейчас внутренний голос настойчиво твердит мне, что приор Герард, по рассеянности или с умыслом, держит пару неучтенных карт в рукаве своей сутаны.

Это замечание не заставило Гримберта растеряться, внутренне он был готов к чему-то подобному.

- Что это значит?

- Это как с колокольным звоном. Люди обычно склонны задумываться о том, что слышат. Это вполне естественно, согласитесь, так уж мы устроены. Однако так уж сложилось, что последние три дня я размышляю больше не о том, что слышу, а о том, чего не слышу.

- Простите, из-за бессонницы я скверно соображаю. Что вы имеете в виду?

- Радиостанция, - Шварцрабэ поднял вверх указательный палец, острый, как мусульманский минарет, - В Грауштейне, как вам, наверно, известно, установлена весьма мощная радиостанция. В дни величия Ордена Святого Лазаря она транслировала на многие десятки километров псалмы и проповеди, она же возвестила жителям окрестных городов о сошествии чуда Господня на пятку в стеклянном ящике. Но последние четыре дня она молчит, будто кто-то наложил на нее обет молчания. Я имею в виду средний и длинный диапазоны частот, те самые, которые используются для связи на большие расстояния. Что вы об этом скажете?