Константин Соловьев - Раубриттер (I. - Prudentia)

Этого он не знал, как не знал и многих других вещей, связанных с жизнью графа Лаубера, несмотря на все ухищрения туринских шпионов и щедрые порции золота. Жизнь графа Лаубера была окружена защитным периметром из недосказанностей, умолчаний и неточностей надежнее, чем крепостной стеной. И Гримберт неоднократно имел возможность убедиться в том, что сокрушить эту стену – не в его власти. Пока что. Пока.

Лаубер был не один. За его спиной маячили две мужские фигуры. Судя по льняным сюрко, на плечах которых виднелся герб Женевы, оба имели не последнее отношение к рыцарской дружине графа. Лаубер не замедлил их представить.

- Эти господа за мной – сир Аскарик и сир Виллибад. Они из моего знамени.

Гримберт подумал, не отпустить ли остроту на счет того, какую роль они играют в свите графа, но решил сдержаться. Сложный разговор сродни артиллерийской дуэли, которая не терпит спешки, но требует методичной и осторожной пристрелки. В том, что разговор будет сложным, он не сомневался. Слишком хорошо знал Лаубера.

- А это – мессир Магнебод, мой старший рыцарь. Думаю, он вам знаком.

- Мессир… - Лаубер холодно улыбнулся одними губами, - Я уже и забыл, что в Туринской марке принято столь архаичное обращение к рыцарю.

- Этой традиции много сотен лет, - Гримберт ответил ему собственной улыбкой, лишь немногим более теплой, - Здесь, на восточных рубежах империи, вдали от Аахена, все еще сильны старые порядки. Уж вам ли, графу Женевы, не знать этого. Ведь наши земли в свое время почти одновременно вошли под сень франкской империи.

Лаубер никак не отреагировал на этот укол. Кажется, даже не моргнул.

- Похвально, когда молодые люди не забывают традиции предков.

Гримберт вынужден был признать, что Лаубер умеет держать удар. Менее выдержанного собеседника, чем граф Женевский, подобное замечание могло бы вывести из равновесия. Мало кто любит, когда ему напоминают о том, что в этих краях он чужак, несмотря на графские регалии и титул, человек, в чьих жилах течет совсем иная кровь. Если в жилах Лаубера в самом деле текла кровь, а не жидкий азот, она была не горячей и крепкой, как кровь исконных жителей востока, а жидкой и бесцветной, как ядовитые воды Сены или Рейна.

- Рад, что могу одарить вас своим гостеприимством, - Гримберт щедро отмерил порцию яда для своей улыбки, - Как жаль, что здесь, в выжженных лангобардских степях, я не могу предложить вам всех тех щедрот, которыми славится Турин, а принимать вас приходится в походном шатре вместо дворца. Уверен, мои повара смогли усладить бы ваш вкус, а музыканты очаровали бы своим талантом. Возможно, вы не знаете, в Турине у меня есть собственная театральная труппа, они ставят потрясающие пьесы на сцене. Мы смогли бы наслаждаться приятной беседой, как и подобает старым приятелям вроде нас…

На бесстрастном лице Лаубера не отразилось никаких чувств. К этому Гримберт был готов. Проклятая мраморная статуя, из которой не извлечь даже подобия человеческих эмоций. Иногда Гримберт представлял, как Лаубер кричит от боли – и этот звук казался ему более сладостным, чем самая упоительная игра мандолин.

Но может ли этот человек вообще испытывать боль? Гримберт не был в этом уверен. Несмотря на многолетние усердные попытки оплачиваемых туринской казной шпионов, он вынужден был признать, что знает о графе Лаубере едва ли больше, чем знал тринадцать лет назад.

Лаубер определенно не был аскетом, но не был и развращенным гедонистом, как многие аристократы при дворе. Не испытывал слабости к выпивке или наркотикам и имел столь банальные предпочтения в вопросах любви, что выглядел омерзительно старомодным даже на взгляд самого Гримберта. Гордыня, гнев, чревоугодие, алчность – все эти смертные грехи, казалось, не имели над ним власти. Всегда выдержанный, всегда спокойный, всегда неестественно вежливый, Лаубер не зря считался одним из самых дисциплинированных и талантливых рыцарей его императорского величества. Если это и было маскировкой, то непревзойденной, высочайшего уровня. Говорят, даже в бою он не изменял себе, даже в пекле битвы оставаясь спокойным и рассудительным. Неприятный противник. Под такой стиль боя тяжело подстраиваться.

- Хотите обсудить завтрашний штурм, господин граф? – поинтересовался Гримберт небрежно, опускаясь в походное кресло. Это тоже было тщательно просчитанным жестом – в его шатре иных кресел не было, так что Лаубер со своими сопровождающими оказался в неудобном положении, вынужденный стоять перед ним, словно отчитываемый слуга.

- Нет нужды, - холодно отозвался Лаубер, словно и не заметив этого, - Совсем скоро господин императорский сенешаль объявит начало военного совета, на котором доведет свои тактические соображения на этот счет. Вопрос, который привел меня к вам, более… личного свойства.

- Я весь во внимании, дорогой граф, - Гримберт широко улыбнулся. Будь на месте Лаубера какой-нибудь несдержанный барон, эта улыбка болезненно полоснула бы его подобно широкому ножу. Но от холодной брони Лаубера она отскочила, как от бронеплиты. Пожалуй, подумал Гримберт, ему потребуются более мощные снаряды, чтоб найти слабое место в этой броне…

- Этим утром вы вступили в схватку с рыцарем из моей свиты.

Спорить с этим было бы тяжело – даже если бы Гримберт и собирался. Он изобразил удивление, настолько неестественно, насколько это было возможно.

- Из вашей свиты? Быть того не может! Ох, погодите… Неужели это тот самый… Как его звали… «Ночной Болван»?

- «Полуночный Гром».

- Да, точно, точно. Так значит, этот недотепа был из вашей свиты, граф? Досадно, что я не знал об этом.

- Вы знали.

Это произнесено было со спокойной уверенностью автомата. Как и все прочие реплики – голос графа Женевского был беден на интонации.

- Даже не догадывался, - Гримберт все еще улыбался, - Просто хотел проучить выскочку, невесть что о себе возомнившего.

- Эдиктом его императорского величества запрещены все схватки во время боевого похода.

- Это не была схватка, дорогой граф. Всего лишь турнир по взаимовыгодному согласию и с использованием имитационных снарядов. Всякий рыцарь имеет право защищать свою честь от попирания, вне зависимости от того, в походе он или нет, разве не так?

- Снаряд, который перебил ему ногу, не был имитационным.

- По всей видимости, не был, - согласился Гримберт, - Ужасная, ужасная ошибка. Полагаю, в боеукладку случайно попал боевой снаряд. Не сомневайтесь, я прикажу спустить шкуру с оруженосцев, которые допустили эту оплошность!

Лаубер не выглядел удовлетворенным.

- По вашей вине доспех моего рыцаря серьезно пострадал. Он не сможет участвовать в завтрашнем штурме Арбории. Это значит, что эффективность моего знамени упала еще до того, как мы впервые скрестили копья с противником.