Константин Соловьев - Раубриттер [I - III]

- Здесь есть деревья? – спросил он, когда губы немного размерзлись и вернули способность пропускать через себя воздух.

- Нет, и не было никогда. Но есть горные козы. Их навоз неплохо горит.

Гримберту было плевать, что горит, пусть это был бы даже еретик на инквизиторском костре. Он с наслаждением подвинулся ближе, растирая ломкие от мороза пальцы и опухшие колени. Он ощущал себя так, как человек, побывавший в Лимбе и вернувшийся оттуда – не цельное человеческое существо, а ворох телесных и душевных ощущений, слабо связанных друг с другом.

Он не испытывал ни голода, ни жажды, все внутренности словно съежились на своих местах, но Гримберт знал, что телу нужна энергия, чтобы на следующий день продолжить путь. Вынув из котомки хлебец, ставший от холода твердым, как броневая сталь, он принялся греть его над огнем, отщипывая небольшие куски.

Судя по звуку, Берхард возился с походным шатром, укрепляя его камнями и совершая множество операций, о сути которых Гримберт имел лишь самое приблизительное впечатление. По счастью, его помощь не требовалась, даже с одной рукой Берхард определенно обладал необходимой сноровкой, чтоб проделать всё необходимое в одиночестве.

- У тебя и в самом деле одна рука?

- Чего?

Берхард, кажется, не ждал вопроса. По крайней мере, не от смертельно уставшего человека, больше похожего на камень, чем на живое существо.

- Тебя прозвали Берхардом Одноруким. У тебя в самом деле одна рука?

- Нет, - огрызнулся проводник, - Меня так прозвали, потому что я использую только одну руку, чтоб заправить ишаку…

- Извини, - поспешно сказал Гримберт, - Я бы не задавал такие вопросы, кабы имел возможность увидеть это сам.

Кажется, Берхард немного смягчился. Может, вспомнил, что есть люди, которым пришлось несравненно хуже, чем ему.

- Одна, мессир, - буркнул он не особо охотно, - И одно ухо, если на то пошло. Но, как по мне, лучше быть Берхардом Одноруким, чем Берхардом Одноухим.

Гримберт понимающе кивнул:

- Обморожение?

Невидимый Берхард издал скрипучий смешок.

- Нет, Альбы меня любят. Раз уж столько лет живым возвращаюсь... А рука и ухо… Оставил на память мятежникам под Ревелло. Я хоть остальное оттуда унёс, а мои приятели и тем похвастать не могут.

Ревелло. Славная была сеча, вспомнил Гримберт. Высокие холмы, все в зелени. Полощущиеся на ветру рыцарские стяги, на одном из которых золотой тур нетерпеливо роет копытом землю… Он чует вперед бой, и сам Гримберт тоже чует, кровь, разогретая впрыснутыми в вены стимуляторами, блаженно теплеет, и вот уже в визоре пляшут, выбирая цель, привычные маркеры...

В отдалении, у другого холма, видно несколько дюжин стягов – это мятежные бароны спешно готовят оборону, чтоб отразить стальной натиск беспощадного туринского знамени. Немного поодаль виден штандарт самого мятежного маркграфа – литера «С» в обрамлении оливкового венка. Старик Лотар де Салуццо хитёр, возглавил резерв, чтоб бросить его в бой в нужную минуту.

Но резерв ему не поможет, как не поможет и горстка мятежных баронов в их старых доспехах, потому что верный Магнебод уже скрежещет стволами орудий где-то неподалёку, и «Золотой Тур» готовится издать оглушительный рёв – общий сигнал к атаке…

Гримберт с трудом вынырнул из этих воспоминаний, как из бочки с густым хмельным вином. Холод почти тотчас навалился на него, сжимая в своих трещащих колючих объятьях.

- Не переживай, - пробормотал он, чтобы отогреть хотя бы глотку, - Виноградники – не единственное преимущество баронского титула. Если выполнишь свою часть уговора, скоро уже сможешь позволить себе новую руку.

Судя по тому, что шелест ткани стих, Берхард на секунду замешкался.

- Это как так? – спросил он настороженно, - Как так – руку? Железяку, что ль? Не нужна мне такая. Говорят, дурные они и чуткости нету. В Бра, я слышал, один такой себе тоже руку железную заказал. А потом взял своё естество в руку, чтоб отлить, а та возьми – и сожмись, как тиски…

- Железяка – это ерунда. Живую руку сможешь вырастить.

- То есть как это – живую?

- Настоящую, - нетерпеливо пояснил Гримберт, - Из плоти и крови. Лекари такие в колбах выращивают, как гомункулов. Правда, платить за это придется не медью и не серебром, а золотом, но ты-то сможешь себе это позволить.

Судя по сосредоточенному сопению Берхарда, эта мысль вызвала в нём скорее глубокую задумчивость, чем окрыляющую радость.

- Руки в колбах… Не знаю, мессир, как-то не по-божески это. Кабы не грех.

Гримберт осторожно кивнул, надеясь, что промороженная до самого позвоночника шея не обломается, точно сухая ветка.

- Грех, - подтвердил он, - Причём тяжкий. Такой, что направлен против Царствия Небесного, а не земного. За такой светит церковный суд и инквизиция.

Берхард рыкнул от негодования.

- Ну спасибо за добрый совет, мессир! Мало мне маркграфских егерей! Видел я, как инквизиторы работают, благодарствую. Есть неподалёку от Бра один городок, Санфре. Две дюжины домов, не городок, а одно название… Года с три назад туда братья инквизиторы заявились, все в черных сутанах, как вороны. Вроде как вардисианисты средь местных появились, что клевещут на истинную веру и погрязли в богопротивной ереси, вот, значит, Святая Инквизиция и прибыла спасать их души…

- И что? Спасли? – спросил Гримберт без особого интереса. О методах работы Святой Инквизиции у него были собственные представления.

- Надеюсь, что души спасли, - буркнул Берхард, - Потому как от их тел мало чего осталось. Нет, благодарствую, мессир рыцарь, кружку с вином пока еще и одной рукой поднять можно, а что до девок, там и вовсе руки не требуются. Как-нибудь и с одной проживу!

- Про Инквизицию можешь не думать. Ты ведь будешь бароном, не забыл?

Берхард насторожился.

- И что с того?

- То, что грех для простолюдина, не грех для барона, - Гримберт не смог улыбнуться, обмороженная кожа на лице и без того пылала огнём, - Хотя я бы не рискнул вступить в теологический спор относительно того, где разница между душой одного и другого. Ты просто сделаешь щедрое пожертвование местному епископу. Как благодарный сын христианской церкви. На свечи для монастырей, к примеру. И добрый прелат соблаговолит постановить эдикт, которым для верного раба Божьего Берхарда будет сделано исключение – в силу того, что его исцеление послужит во благо Святого Престола и исходит из веления праведной души. Вот и всё.

Берхард некоторое время думал, затем принялся шумно стряхивать с себя снег.

- Нет уж, благодарю.

- Не хочешь новую руку?

- Не хочу стать химерой, - огрызнулся тот, - Сами знаете, чем эти штуки обычно заканчиваются. Железной Ярмаркой, вот чем. Видел я тех, что через неё прошли. Кому повезло больше, по двое срастили, плечом к плечу или спиной к спине. Кому меньше, по трое. И нарочно так, чтоб побольнее. Затылком к спине, щекой к щеке… Пусть лучше у меня будет одна рука, да своя, чем четыре, растущих откуда не попадя.