Ник Никсон - Макс Сагал. Контакт [СИ]

— Нет, мне с чувством надо, чтобы от всего сердца. Знаешь, как я кричал, когда присягу давал? Два дня говорить потом не мог. Но меня сама жизнь воспитала, подготовила. А у тебя голова загажена вашей московской пидарней. Избавиться от нее не так-то и просто.

— Вер-рни од-дежду.

— Слишком медленно. У меня есть идея получше.

Они потянули Сагала в темноту, где у старой чугунной ванны все это время находился Брадинкин. Ванна черная вся, обшарпанная. Водой заполнена по самый край, сверху намерз тонкий слой льда.

— Замерзла уже, товарищ капитан, — сказал Брадинкин, потянувшись к ломику.

— Не нужно.

— Товарищ капитан, он уже и так того. Переохладился сильно.

— Тебе что-то непонятно, товарищ военный врач? Или вступился за дезертира?

— Конечно нет.

— Вольно. Нужен будешь, позову.

— Есть.

Брадинкин ушел не оглядываясь.

Артист толкнул Сагала в плечо: ныряй. Сагал попятился от ванны, уперся спиной в двоих. Резко дернулся в сторону в бессмысленной попытке спастись. Наткнулся на кулак в лицо. Полетел на грязный пол.

Подняли его, снова на ноги поставили.

— Что может быть лучше после прогулки в горах, чем принять ванну, а?

— Нет. Не буду. Не заставите.

Удивляясь себе, Сагал заговорил четко, выговаривая каждый слог. И вдруг стало тепло как-то, будто вокруг него воздух страхом раскалился.

— Купание в ледяной воде испокон веков очищает душу христиан.

Его схватили крепко, нагнули головой к ванне. Лоб коснулся льда.

Сагал рычал, извивался, но был как в тисках.

Мучители с силой надавили. Лед треснул, поглотив Сагала зубастой пастью. Как полено в топку, его зашвырнули внутрь.

На какой-то миг все вокруг потемнело.

Нобель-комната. Обшарпанные стены, кривоногий табурет, изъеденный молью тулуп. На почерневшем от времени линолеуме проглядывается ромбический рисунок. По контуру рисунок трескается. Сагал сквозь пол проваливается в ледяную воду. Барахтается, кричит, задыхается. Холод скользит по пищеводу, замораживая кровь. Ножи режут тело; кожа горит — растягивается, рвется в клочья.

Сагал выскочил из ванны пулей. Не устояв на непослушных ногах, упал на деревянный пол. Боли не почувствовал — кожа стала тверже дерева.

— Ааааагааааа… РРрорррыррр.

Дышать, дышать…

Глаза открылись, но видели только размытые образы. Хорошо различим автомат. Дуло уперлось в лицо.

— Можно закончить это быстро. Только попроси.

Сагал, дрожа и подвывая, поднялся на ноги. Легкие скукожились, не могли прокачать достаточно воздуха.

Артист закурил, выпустил в лицо дым.

Стояли так опять в тишине, пока у Сагала сквозь губы не стали пробиваться едва различимые слоги.

— Ты хочешь что-то сказать?

— Та-а-ак, т-то-о-оч-ч…

— Уже лучше. С экспрессией.

— Тов-варищ-щ-щ капитан…

— Десять отжиманий на плацу, боец.

Онемели пальцы на ногах и руках. Ладони скрючились, не разжимались.

— Двадцать отжиманий! Ты не понял, боец?

— Не…

— Тридцать!

— Е-есть.

Сагал опустился на стальные колени, упер в пол руки, наполовину сжатые в кулаки.

— Раз…

Опустился, поднялся.

— Два…

Опустился. Губами коснулся пола, поднялся. На вкус горечь.

— Три… Четыре… Пять… Шесть… Семь…

Артист окатил сверху ледяной водой из ведра.

— Восемь… Девять…

Сагал опустился. Упал. Нет больше сил. Не чувствовал ни рук, ни ног. Сердце колотило по больным ребрам и с каждым ударом напор его замедлялся.

— Видишь, Артист, нет больше таких людей, как дед мой. Не делает их человечество. Только вот таких.

— Уродов.

— В расход его прям тут. В ванне и похороним.

Сагал вдруг понял, что не готов умирать. Хочет увидеть Дау, вонзить руки ему в шерсть, почувствовать шершавый язык на щеке. И Кристину увидеть, сказать все, что не решался. И маму обнять и отца, если б живы были. Ласки накопилось в нем, как спирта в бочке с забродившим виноградом. И стенки бочки смыло в этой ванне.

Он вскочил и заорал:

— Так! Точно! Товарищ! Капита-а-ан!

— Во-от. Так-то лучше.

В лицо кинули одежду.

— Не думал, что так быстро получится, — воскликнул Артист.

— А тебе тоже надо было тогда с пацаном в палатке не ссать.

— Есть. То есть надо было, да.

Сагал не мог унять дрожь. Крикнув военную мантру, он последнее тепло из себя выплюнул. Сейчас и взять его негде. Тело-то опустошено. Он упал.

Военные ушли.

Сагал еще какое-то время проваливался в себя, пока не осознал, что, если не встанет — смерть. Разжимая закостеневшие мышцы, он стал надевать на бесчувственные конечности одежду. Зубами натягивал на себя термушку, ладонями, как крюками, штаны тянул.

Ничего не выходило.

В дверях мелькнула тень. И тут же на Сагала свалилось что-то тяжелое, придавив его к вонючему полу.

Там, где ему самое место.

— Завтра домой. Что будешь делать, когда вернешься? — спросил Олег.

Сагал посмотрел на собеседника, лицо которого в свете костра исказилось до неузнаваемости.

— Вернусь на работу, наверное. Буду, как и раньше, продавать мобильники.

Олег с сочувствием улыбнулся краешком рта.

— Там не будет так интересно, как у нас, да?

— Ха, еще бы.

— Будешь скучать?

— Да.

— Жаль, что в этот раз они не прилетели, — посетовал Олег.

— Мне тоже. Хотя это, может быть, и к лучшему, — ответил Сагал.

— Это почему?

Сагал думал о том, как сильно изменилось его представление о семье Комарова. Олег, старший сын, представший при первом знакомстве бездумным олухом, оказался добрым и отзывчивым парнем с трудной судьбой, готовым выручить в любой ситуации. А происшествий за полтора месяца скитаний по лесам и болотам и правда случилось немало. На них трижды нападали волки, Сагал проваливался в болото, чуть не сорвался с обрыва, а однажды по собственной глупости наелся волчьих ягод. Если бы не Комаров, отпоивший его отваром из непонятной травы, все закончилось бы плачевно. Однако за все время так и не случилось главного события, которое было целью экспедиции, — контакта с НЛО.

— Игореха, — позвал Олег. — Ты что там завис?

Сагал кивком отозвался на ненастоящее имя, ставшее уже таким привычным.

— Не хочется возвращаться назад.

Прозвучавшее стало неожиданностью и для самого Сагала. Еще месяц назад он готов был сказать нечто подобное только ради того, чтобы выведать у Олега или других братьев информацию об отце, но сейчас он говорил искренне.

— Ты всегда можешь приехать к нам в гости, если захочешь.

Впервые за много лет Сагал мог назвать людей, которые были рядом с ним, друзьями. Друзьями, о которых он мечтал когда-то. И которых так жестоко обманывал все это время, притворяясь тем, кем не является. Кажется, это у них семейная черта.