Артем Мироненко - Земля – лишь ферма

Сдохни, гад! Сдохни!

Дальше все было будто в тумане. Я подбежал к долговязому сзади и запрыгнул к нему на спину. На тот момент его мерзкие пальцы уже расстегнули нижнюю молнию на Наташкином комбинезоне. Ох, лучше бы он этого не делал! От увиденного каждый мускул моего тела затрясся, силушки откуда-то прибавилось и, разумеется, меня зашторило еще больше, на полную.

Обхватив его шею правой рукой и сдавливая изо всех сил, левой – особо не примеряясь – я воткнул нож ему прямо в глаз и почувствовал, как теплая жидкость брызнула на кисть. Тварь завопила, запрыгала и попыталась меня сбросить, но безуспешно. Недолго думая, я лишил долговязого и второго глаза. Децибелы воплей возросли стократно. Меня это подзадорило завершить процесс экзекуции как можно быстрее.

Я стал вонзать нож куда придется: в голову, в шею, в грудь. Казалось, рука меня больше не слушалась, она вонзала и вонзала клинок, словно на автомате, как по заложенной программе. Целью ее являлась добыча как можно большего количества жизнеобеспечивающей жидкости из паразитного существа. Зачем? А кто ж ее знает-то, руку? Она отказывалась останавливаться, даже когда мы с существом рухнули наземь и оно перестало визжать, дергаться и испустило дух.

Неожиданно сзади меня обхватили чьи-то руки и стащили с долговязого. Но я не сдавался. Я пытался вырваться из крепких захватов, чтобы еще хотя бы разок вонзить клинок по самую рукоять в эту зловонную тушу.

– Все, все, хорош! Ты слышишь меня?! Слышишь?! – щелкая пальцами перед моими глазами, допытывался Давид. – Все кончилось! Кончилось! Приди в себя уже! Верни мне нормального и вменяемого Никиту!

Ясность ума начала понемногу возвращаться. Справа меня сдерживал бородатый, слева Кирилл, а нож уже находился у своего хозяина. Перекидывая его с одной руки в другую, коротышка осматривал убиенного и всем своим видом показывал отвращение к псевдопредставителю высшей расы. Хотя и осматривать-то толком уже было нечего. На мгновение я даже ужаснулся, каким кровожадным могу быть при затуманенном рассудке.

Голова долговязого превратилась в сплошное месиво из костей, плоти, слизи и крови голубоватого цвета. Да-да, господа срантисофурийцы у нас голубых кровей, видите ли. Крови вылилось немало, но она быстро высыхала и впитывалась в почву. Мое лицо, волосы и остальные не прикрытые одеждой участки тела, вероятно, приняли синеватый окрас, а сам комбинезон превратился из коричневого в коричневый с уродливыми черными пятнами. Хотя какая, к черту, разница?! Мой мозг сейчас будоражила другая мысль: как мне удалось вспороть долговязому брюхо, да еще и почти по всей длине? Да уж, загадка, но пусть ее разгадывают долговязые патологоанатомы, а у меня есть дела и поважнее.

– Все нормально, ребятки. Я успокоился. Отпустите, – уверенно заявил я и покрутил головой по сторонам, ища свою дражайшую докторшу. – Натали! Солнце мое, где ты?!

Из салона зазуаркаса вынырнули две женские головы. Обе перепуганные и обе смотрели на меня, как на мессию. Первой бросилась в мои объятия Дашка, но через несколько секунд перекочевала к Кириллу, освободив место для Натали.

– Я знала, что ты меня не бросишь. Знала, знала… – прижимаясь ко мне, твердила она.

Но, к моему удивлению, она лишь слегка всплакнула. Хотя чему удивляться-то? Это же Натали – кремень, а не баба! Тем более докторша. Моя докторша! Только вот нижняя молния комбинезона моей докторши все еще оставалась расстегнутой. Непорядок. Как истинный джентльмен, я резко застегнул ее, вынудив Натали вздрогнуть.

– Ты что?! – негромко вскрикнула она.

Я поцеловал ее, обнял и прошептал на ушко:

– А то еще простудишь.

Натали сделала вид, что засмущалась.

– Это все, конечно, очень мило, прям до безобразия, но что мы будем делать дальше? А, голубки? – обреченно спросил Серебан. Переведя взгляд с меня на Давида, а потом снова на меня, добавил: – Вы, молодые люди, непревзойденные двигатели прогресса и морали на Цизарбии, поставили жирнющий крест на своей карьере. И, скорее всего, на собственных жизнях тоже. Надеюсь, вы это осознаете? Заметьте, о себе я и словом не обмолвился, хотя оно и так понятно, что дни мои уже сочтены. Так вот, спрашиваю еще раз: что мы теперь будем делать?

Почему-то вдруг мне захотелось его приободрить, будто больше всех надо.

– Ой, поплачь еще зелеными слезинками. Разнылся тут. Муклорнианец ты или портянка срантисофурийская?! Перед предками своими не стыдно?! Ты ведь минуту назад подвиг совершил. Друзей выручил. И заявил свое право на свободу. А теперь-то что, заднюю включаешь?

Коротышка воспрянул. От отчаяния и гнева на его лице не осталось и следа. Искоса глянув на Дашку, он расправил плечи, подал вперед грудь и, приподняв подбородок, пригладил волосы.

– Я? Подвиг?

– Ты.

– Умничка, Серебанчик, спасибо, – подойдя к нему и протянув руки, сказала Дарья. Он в два счета избавил ее от наручников, затем поднял их с земли и зашвырнул подальше. – Ты великий муклорнианчик, ты не портянка.

– Я не портянка! Понятно?!

– А я и не сомневался, – улыбнувшись, подмигнул я.

Наручники Натали улетели туда же, куда и Дашкины.

– Ладно, какой план? Командуй.

– Нет уж, спасибо. Команды раздавать и планы составлять – это прерогатива Давида. Я больше по технической части. Вот сейчас, к примеру, думаю, как бы мне освоить азы управления одной штукенцией…

Давид не стал меня дослушивать, главное он уже услышал. И, судя по физиономии, был весьма польщен. Он лидер, он предводитель, он самый-самый. Посчитав, что нечего тут слушать и другим, Давид оставил мне для компании Натали и зелененького, а остальных отвел в сторонку. Подальше. Метров этак на пятьдесят, к ближайшему дереву.

Притаился под огненно-красной кроной от угрозы с воздуха, называется. А то, что выпотрошенное тело долговязого валяется посреди поля, да еще и неподалеку от входа в скалистое ущелье, где кишмя кишат вполне себе живые и вооруженные его собратья, это ничего? И с какими такими насекомыми Давид сравнил нашу троицу, полагая, что мы практически незаметны с воздуха? С муравьями? Тараканами? Серебан, конечно, ростом маловат, но не до такой же степени.

Хотя кто я такой, чтобы обсуждать планы генералиссимуса? Он теперь наш предводитель, и ему решать, кому идти под «штабную» крону, а кому нет. Оставалось лишь уповать, что в его светлой головушке созрел какой-то гениальный план. Надеюсь только, что не утопичный.

– Попробовать, что ли, на себя примерить? – задумчиво протянул я.

– О чем ты? – насупился коротышка.

Я указал на змеевидное оружие, лежавшее уже распрямленным рядом с трупом своего хозяина. Вероятно, оно покинуло изуродованное тело в тот момент, когда и душа его покинула. По его внутренней стороне – а если проще, то по «змеиному брюху», – обращенной сейчас к небу, изредка пробегали электрические разряды. Из «брюха» торчало множество тонюсеньких ворсинок.