Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

Внешне она была совсем другая — темноволосая, черноглазая, бойкая, но улыбка у нее была хорошая; она походила на свою сестру чем-то другим, скрытым — даже мне, хоть я и не часто ее видел, было ясно, что в ней нет той неявной злобы, затаенной обиды на весь мир, которая часто присуща женщинам и тянет их язвить и жалить исподтишка.

Сейчас она не улыбалась — до нее дошли слухи о том, что стряслось в ее родной общине и глаза у нее были припухшие. Похоже, она все это время проплакала, но, увидев меня, выдавила улыбку — скорее, тень улыбки, и приветливо сказала:

— Здравствуй, Люк. Тебе что-то нужно?

— Я ищу Тию, — ответил я. — Я просто хотел сказать ей, что все в порядке.

Она поглядела на меня, точно увидела привидение.

— Что в порядке? — выкрикнула она и, не в силах больше сдерживаться, снова зарыдала.

Я, в свою очередь, уставился на нее.

— Ее здесь нет?

— Откуда ей тут быть? — устало ответила она. — Если ее нет среди тех, внизу, значит, она погибла…

Я нерешительно сказал.

— Лина… но ведь она не погибла. Я сам ее видел.

Она подскочила, схватила меня за плечи и сильно встряхнула, — мне казалось, что она даже не соображает, что делает.

— Ты ее видел? Где?

— Внизу. С ней ничего не случилось. Она просто была очень напугана. Я думал… она пошла сюда…

Она продолжала трясти меня.

— Когда? Когда это было?

— Прошлым вечером… Лина… она давно уже должна была быть здесь.

Она как-то сразу погасла, лихорадочное возбуждение покинуло ее, она выпустила меня и, сгорбившись, отступила на шаг.

— Ее здесь нет, — невыразительно ответила она. — Нет… и не было.

Глаза ее расширились.

— Это Голос, — сказала она. — Люди говорят, что она вчера слышала Голос. Вот она и ушла…

Я тупо помотал головой.

— Я… не верю. Может, она просто заблудилась?

С какой-то странной покорностью она сказала:

— Ее больше не найти, Люк. И искать никто не будет. Это без толку… ведь даже если ее найдут…

Она всхлипнула. Плакала она горько и беспомощно, а я беспомощно топтался перед ней, потому что мне было нечем ее утешить.

Потом сказал:

— Если она где-нибудь поблизости… я постараюсь найти ее, Лина.

Она только покачала головой и не ответила. Я знал, почему. Что бы я ни говорил, и я и она отлично понимали, как в действительности обстоит дело.

Говорят, что люди, отозвавшиеся на Голос, еще некоторое время бродят вблизи родных мест, словно ищут кого-то или хотят проститься со своими близкими. Если верить преданиям, они возвращаются за своей душой… что с того? Раз потеряв душу, невозможно получить ее обратно. Даже если их приводят домой, они не понимают обращенных к ним слов и никогда не возвращаются к обычной жизни.

Они слоняются повсюду, глядя пустыми глазами, а потом вновь исчезают — на этот раз навсегда. Куда они уходят? Я представил себе поселение неведомых оборотней, по которому как тени слоняются пропавшие из прибрежных деревень люди, и мне стало страшно. Лучше смерть, чем это…

И я стал собирать сумку.

На меня никто не обращал внимания — всех занимали события последних дней; община бурлила — на моей памяти никогда еще к ней не примыкало такое количество новых жителей, никогда еще не происходило драматичных событий такого размаха; Многие, в особенности молодежь, говорили, что хорошо бы спуститься вниз, поглядеть на новоприбывших, тогда как старухи резонно полагали, что пришельцы никуда не денутся, а тут и без них дел хватает. Словом, я надеялся, что мне удастся ускользнуть незамеченным, да и потом меня никто не хватится — решат, что я спустился вниз, к отцу Лазарю, вот и все.

Но мне, разумеется не повезло, потому что я напоролся на Матвея. Он обладал поразительной способностью замечать то, что его не касалось.

— Куда это ты собрался? — подозрительно спросил он.

Сначала я хотел сказать, что вниз, но потом передумал. Сказал, что иду к остальным мальчишкам на верхние пастбища — ребятня всегда крутилась вместе с пастухами, а предгорья считались безопасными.

— Они будут просто в восторге, — язвительно сказал он.

Он-то отлично помнил, что у меня со сверстниками не ладилось.

Я пожал плечами.

Он задумчиво смотрел на меня.

— Что ж, может, это и к лучшему, — сказал он, наконец, — По крайней мере, ты не будешь надоедать святому отцу; Он и так тобой недоволен.

Я растерялся.

— Что я такого сделал?

— Вопрос не в том, что ты сделал, — сухо ответил Матвей, — а что ты можешь сделать. Или в том, чего ты не сделал. Постарайся не раздражать его по крайней мере.

Я молча кивнул и, чтобы его успокоить, решительно направился в сторону верхних пастбищ — на самом деле мне было все равно, откуда начинать поиски.

Почему-то мне казалось, что если она и впрямь слоняется где-то поблизости, я обязательно ее встречу.

Я уже отошел на порядочное расстояние, когда он окликнул меня.

— Люк!

Я обернулся.

— Осторожней.

Я еще никогда не оставался один — даже в горах, где пастухи всегда старались дежурить парами, и мне было страшно. Когда начало темнеть, я очертил вокруг себя магический круг, чтобы никакая нечисть не могла до меня дотронуться, но в глубине души понимал, что это бесполезная мере предосторожности — ведь если бы такие штуки наверняка помогали, то с чего бы всем бояться? Тем не менее, я устроился внутри этого круга и разжег костер — поначалу сидеть у огня было уютно — он освещал все вокруг на несколько шагов, высвечивал ближайшую гряду камней, заставляя их покрываться то синюшной бледностью, то румянцем, а треск горящих веток помогал не прислушиваться к разным ночным звукам. Но потом, мне начало казаться, что тьма, отступившая за пределы светового круга, на самом деле уплотняется, окружая меня сплошной стеной, которая казалась совсем уж непроглядной по сравнению с розовыми отблесками костра. Она корчила мне рожи и, в тот же миг, злорадно хихикала у меня за спиной. Это было так страшно, что, если бы костер не прогорел, я бы, наверное, сам его погасил.

Только когда последние угли рассыпались грудой мерцающих огоньков, я понял, что зловещая тьма существовала большей частью в моем воображении — вокруг было не так уж темно. В начале лета ночи короткие, и светлые сами по себе, но тут, наверху, где деревья не заслоняли небо, а воздух был свободен от мутных морских испарений, я увидел, что от горизонта до горизонта протянулась огненная полоса — широкий звездный мост, такой яркий, что силуэты одиноких деревьев на склоне холма чернели, точно нарисованные углем. Звезды мерцали и переливались, собираясь в шары, в вихри, в сложные фигуры, слабое зарево на краю неба то вспыхивало, то гасло, и зрелище это так заворожило меня, что я поднялся и осторожно начал пробираться на самую верхушку холма. Оказавшись наверху, я обернулся и у меня перехватило дыхание — словно я стоял в полумраке молельного дома с его цветными окнами и мягким мерцанием светильников — море на юге лежало черное, черней, чем небо, но там, где днем я бы увидел темный лесной массив, протянувшийся сколько хватит глаз, сияла россыпь огней, точно кто-то кинул с высоты на деревья светляков — пригоршню за пригоршней. Только ни один светляк не мог бы сиять так ярко. Огни эти точно дышали — мерно, в каком-то своем ритме, то меркли, то разгорались ярче, казалось, что по верхушкам деревьев, по кронам пробегают волны света.