Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

Потом я подумал, что на самом деле мне надо бы плавать не вдоль берега, а в открытое море — совсем другое ощущение. Но на меня тут же начнут орать с патрульной вышки. Они на всех орут. «Мужчина, заплывший за буйки, немедленно вернитесь обратно!» И потом как же я буду мерить километры?

Я поднялся наверх, миновав плакат «Правила поведения на воде» и черную табличку, на которой мелом были выведены цифры — температура воды и воздуха. Может… просто остаться здесь, устроиться на водную станцию, измерять температуру, следить, чтобы другие не заплывали за буйки?

Книжный магазин на Базарной открывался в девять. Я успел заскочить туда по дороге на работу.

Покровский пришел в пять — я уже запирал окна на шпингалеты.

— Сегодня короткий день.

Он ответил:

— Я ненадолго. Просто хотел взять книгу.

Вид у него был какой-то пришибленный, скучный, словно его побило молью.

— Какую-нибудь классику, да?

Он помялся. Потом сказал:

— Хватит с меня этой классики. Лучше фантастику. Там ведь все равно все выдумка, верно? И если что-нибудь изменится… Кто заметит, сколько ног на самом деле было у инопланетного чудовища?

Я сказал:

— Я был в книжном. У них есть этот ваш «Вертер». Новое издание, прошлого года. Я посмотрел.

— Ну и что? — быстро спросил он.

— Черный. Ну и что? Может, всегда был черный? Кто помнит?

— Вот именно, — согласился он. — Я об этом и говорю. — Он помялся: — Простите, но… тот Толстой? Можно посмотреть еще раз?

— Так мы вчера смотрели…

— Это же каких-нибудь пять минут!

Я пожал плечами и поплелся к стеллажу с намалеванной на картоне буквой «Т». Третий том «Войны и мира», понятное дело, стоял на месте — редкий ученик добирался до середины эпопеи.

— Вот он, ваш Толстой.

— Посмотрите вы, ладно?

— «Наташа…» — начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, — «…касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня…». Это не та книга. Вы ее подменили, да?

— Нет, — уныло сказал он, — просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал.

— Скажите, — спросил я, — а вы газеты читать не пробовали?

Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку.

Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если…

— Я, наверное, вообще не буду читать, — быстро сказал он.

— Вы думаете, если вы прочтете газету, и там… если везде будет написано, что…

Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо…

Что я никогда, никогда не лежал в психушке.

Что меня любит Лиля.

Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок… Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно… Что я тогда ему сказал? О ком?

Не помню.

И я сказал хриплым шепотом:

— Если это правда… а вдруг… вы можете сделать так, чтобы все это… ну, это, вы понимаете? Было лучше?

— Я не могу по заказу, — упирался он, — это как-то само… просто возникает в голове, и все.

— А если представить поярче…

— Что?

— Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и… Нет, не то. Опять получается то же самое… Или вот…

— Вы знаете, — сказал он, — это мне приходило в голову. Но это как-то слишком глобально. Я не… не умею думать общими понятиями. Не представляю их. Только что-то частное, детали, подробности. Это да…

— Подробности. — Я задумался. — Вот вы говорили, что подробности тоже могут…

Мы сидели в кафе «Росинка» над морем и пили пиво. Немолодая, лет тридцати, женщина за стойкой нарезала бутерброды. Сквозь нейлоновую блузку проглядывал бюстгальтер, лишь чуть прикрывавший темные круги вокруг сосков. Я отвернулся.

Он сказал:

— Я думал, только сумасшедший мне поверит.

Я молчал, чувствуя, что краска заливает мне шею, щеки, виски. Потом с трудом выговорил, потому что молчание уже было просто невыносимым:

— Это был просто нервный срыв…

— Ах, вот оно что… — Он неловко покрутил головой. — Это вы потому бросили институт?

— Да, — сказал я, — да, отчасти. У нас был студенческий кружок, и они…

— А! — Он понял. Люди его возраста такие вещи понимали быстро.

— Так вы попробуете?

— Ну что же я могу сделать? — Он снял очки и как все близорукие люди сразу приобрел беспомощный вид. — Ведь даже если что-то и меняется, то трудно предугадать, как и что именно! Кстати, теоретически уже должны быть какие-то изменения, разве нет? Если «Юный Вертер» и Наташа с Соней…

Буфетчица подошла к нашему столику, и я заказал еще «Жигулевского».

— Вроде никаких. Но я все равно завтра что-нибудь вам подберу… такое… Просто, чтобы… ну, проверить, а вдруг? Понимаете?

— Да, — вздохнул он, — понимаю. Только завтра я не могу. Работа.

— Ну после работы? На этом самом месте.

Он надел очки, опять снял их, протер, снова надел.

— На этом самом месте, — сказал он. — Хорошо.

— И оказалось, что это та самая бабка, которую я обложила в трамвае, прикинь? — Оказывается, она тем временем что-то рассказывала, оживленно размахивая свободной рукой. — И она нам все баллы скостила… Ты что, не слушаешь?

Винный отдел в продуктовом еще не успел закрыться, и мы купили пыльную бутылку шампанского «Юбилейное». На берегу уже никого не было; мы устроились под скалой, похожей на спящего тюленя. Шампанское показалось мне совсем невкусным, я подумал, что представлял себе все как-то иначе.

— Почему, слушаю. Вам дали третье место.

— Ну, да, из-за той заразы. Ну откуда я знала, что она член комиссии?

Тем временем она взяла мою руку и положила ее себе… ну, в общем, на ней даже не было трусиков.

Я подумал — какого черта, она сама хочет! И тут луч света ударил мне по глазам.

— Оп-па! — сказала Лиля.

Камни на песке отбрасывали синие движущиеся тени, и среди этих теней стояли две фигуры с автоматами.

— И что это мы делаем в пограничной зоне после десяти вечера? — лениво спросил один.

— Понятно, что, — сказала Лиля и одернула платье.

— Тоже мне, нашли место, — кисло сказал пограничник. — Ну пошли, что ли?

— Мы ничего не нарушали, сержант, — оправдывался я, — мы только…

Пограничник тем временем разглядывал мой паспорт.

— Караванов Альберт Викторович, — сказал он, — понятно. А вам известно, что пребывание после десяти в пограничной зоне карается пятнадцатью сутками исправительно-трудовых работ?

— С каких это пор?

— Согласно указу семьдесят семь бэ. Так что пошли, гражданин Караванов Альберт Викторович.

Его напарник что-то сказал ему на ухо. Тот кивнул. Потом подтолкнул меня в бок стволом автомата.

— Двигай.

Его напарник и Лиля продолжали стоять на песке. Мне показалось, он положил руку ей на бедро.