Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

— Плюньте на регистрацию. Мы доставим вас прямо к самолету. — Он уважительно поглядел на Карса. — Надо же, первый раз вижу кадара в деле.

— Да… внушительное зрелище.

Комната отдыха оказалась маленьким уютным помещением, сплошь обставленным живыми растениями в кадках. Бар был набит всяческими напитками, и обслуживал нас уже не бармен, а молоденькая девушка в летной форме и лихо сдвинутой набекрень пилотке.

Она тут же без всякой просьбы налила всем нам по двойному виски и, взглянув на Карса, спросила:

— А вам пиво, правильно?

— Да, — мрачно ответил мой напарник, — и побольше. Я переутомился.

Я взглянул на часы.

Два часа до рейса. Скоро начнется посадка.

— Они говорят, что проводят нас прямо к трапу отсюда, чтобы мы не толкались в очереди, — объяснил я Сандре.

Она вздохнула:

— Я бы предпочла, чтобы все шло как положено. И без этих встрясок.

Я усмехнулся:

— Тогда ты не туда летишь. И не с теми ребятами. А кстати, почему ты вообще согласилась лететь с нами? Сам-то я в Лос-Анджелесе не был, но, по слухам, там сейчас очень неуютно. Хреново, одним словом.

— Это мой долг, Олаф, — серьезно сказала она.

— Человечество в опасности и все такое?

— Человечество в опасности. Ты ведь только одним глазом проглядел эти сводки, а я с ними уже пять лет работаю. Поверь мне на слово, сейчас не время беспокоиться о собственном комфорте. А потом… — Она, задумавшись, поправила рыжую прядь. — Когда читаешь все эти отчеты… какими бы страшными они ни были… поневоле начинаешь гадать — а как оно все происходит на самом деле? Вот бы посмотреть своими глазами… Может, удалось бы заметить что-то, что пропустили наблюдатели? Ведь это же загадка, Олаф! Страшная, но захватывающая загадка!

— Не люблю загадки, — честно ответил я, — предпочитаю, чтобы все было просто и ясно.

Она усмехнулась:

— Вот это мне в тебе и нравится.

Хенрик до сих пор не мог прийти в себя. Должно быть, он первый раз встретился с тугом вот так — лицом к лицу. Он в минуту расправился со своей порцией и сделал знак девушке принести другую, что она и сделала, предусмотрительно разбавив ее изрядным количеством содовой.

— Ну и силища у этой сволочи, — изумленно сказал он, — до сих пор горло болит!

Я устало спросил:

— Врачу не хочешь показаться?

— Да пошли они…

— Тебе повезло, Хенрик. Мало кто уходит от туга живым. Это ты должен Карса благодарить. Если бы не он…

Хенрик неуверенно взглянул на Карса, какое-то время явно колебался, но потом, все же пересилив себя, выговорил:

— Спасибо…

— Не за что, Хенрик, — с готовностью отозвался Карс, — да я могу делать это сколько угодно…

Я подозрительно посмотрел на него. Кадарам чувство юмора вообще-то несвойственно. Может, он это всерьез?

— Если еще какой-нибудь туг начнет тебя душить, — на всякий случай пояснил мой напарник, — то я, конечно….

— Олаф, уйми ты свое чучело! — Хенрик вспыхнул со скоростью сухой соломы.

— Да ладно вам, — примирительно сказал я, — ты сказал спасибо, он ответил. Все в порядке. А ты, Карс, дружище, придержи свое остроумие при себе. Выучил на свою голову, понимаешь….

Трансатлантический рейс

31 октября 2128 года

…Самолет сделал круг над заливом и начал набирать высоту. Я припал к иллюминатору — люблю этот момент, когда усеянная яхтами поверхность воды стремительно отдаляется, а острова, разбросанные по заливу, кажутся крохотными клочками зелени в темной синеве моря. Потом море сменили горные вершины, похожие с высоты на складки смятого покрывала; сверкающие глетчеры и ярко-синие блюдца озер. С такой высоты все внизу кажется мирным и спокойным, а лик Земли — таким, каким он был и двести, и две тысячи лет назад. Потом, постепенно, землю закрыла плотная облачность и смотреть стало не на что. Моторы тихо гудели, и даже не верилось, что лишь тонкая металлическая перегородка отделяет пассажиров от ледяного холода и разреженного воздуха верхних слоев атмосферы.

Табло «Пристегните ремни» погасло, я отстегнулся, опустил столик и попросил стюардессу принести мне аперитив и американские газеты. Проклятое управление поскупилось на первый класс, и мы летели в туристическом — тесно, да и ноги вытянуть некуда. Карс, сидевший рядом со мной, дрых, затянув глаза третьим веком, — по-моему, эти космические странники плохо переносят воздушные перелеты. Я взял у стюардессы пластиковый стакан и свежий выпуск «Нью-Йорк тайме», укрепил табличку «Прошу разбудить меня, когда будут кормить» и углубился в чтение.

В газете было полно обычной чуши, из которой я выудил лишь два более или менее представляющих интерес сообщения. Первое касалось налета на миссию кадаров, расположенную на Манхэттене; там, подумал я, не обошлось без дружков Хенрика; второе — какая-то темная история о пропавшем самолете, пилот которого спустя десять лет неожиданно появился в родном Мемфисе, повел себя, мягко говоря, странно и также неожиданно исчез. Это уже была наша вотчина — ну, Сандры, если быть честным, — хотя изложенные факты, разумеется, требовали проверки. Еще я выудил из газеты сведения о том, что за последние годы уровень радиации на обоих побережьях снизился практически до нормы и что правительство разрабатывает программу заселения этих мест — систему всяких скидок, льгот и долговременных кредитов. А ехать туда, разумеется, все равно никто не хочет — дураков нет.

Полет проходил спокойно. Я с подозрением окинул взглядом салон, ожидая какого-нибудь очередного подвоха, но все было тихо. Видимо, мы уже миновали Фареры и Исландию, и в разрывах облаков внизу виднелась лишь темная поверхность океана.

Трансатлантический перелет — штука долгая и утомительная. Кажется, ничего не делаешь, а все равно устаешь — и потому я облегченно вздохнул, когда на горизонте показались знакомые силуэты Манхэттена с его заново отстроенными башнями Торгового центра. Но на этом путешествие не кончилось — нам еще предстоял перелет через всю страну. Промежуток между двумя рейсами был такой короткий, что мы едва успели перехватить по сандвичу в забегаловке нью-йоркского аэропорта и вновь поднялись в воздух, на этот раз уже над континентом, пересекая его от Атлантического до Тихоокеанского побережья. Я в Америке был только раз, и то лишь в Нью-Йорке, а Нью-Йорк все-таки — единственный оставшийся на Американском континенте транспортный и торговый узел и походит на Америку примерно так же, как кинозвезда — на какую-нибудь девку из бара.

Этот, второй, перелет был все же покороче, но, когда мы приземлились в аэропорту Лос-Анджелеса, в голове у меня все окончательно перепуталось, в том числе и часовые пояса, и я так и не мог сообразить утро тут или вечер.