Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

Лицо ее, обращенное ко мне, напоминало нежный мерцающий цветок из тех, что, по поверьям, расцветают в полнолуние и увядают к восходу солнца.

Волшебный цветок.

— Вы выступаете в путь завтра с утра, правда? — спросила она.

Я молча кивнул.

— Я тоже хотела пойти с вами… Сам знаешь… Бакстон меня не пускает. Говорит, я здесь нужнее. Но, знаешь, на самом деле мне кажется, что он просто сексист.

— Кто?

— Ну, из тех, кто считает, что женщины не годятся для тяжелой и опасной работы. — Она нахмурилась. — Я думаю, что он не прав. Я ничем не хуже остальных.

— Конечно, — сказал я внезапно охрипшим голосом. — Даже лучше…

Она ничего не ответила, и лунный свет залил пространство между нами, словно холодный ртутный поток.

— Но, если честно, я рад, что ты не идешь с нами, — сказал наконец я. — Я не мог бы больше ни о чем думать, все время бы волновался за тебя. Я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе погибнуть!

Она внимательно посмотрела на меня.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что я слишком люблю тебя, чтобы…

Она вздохнула.

— Ах, Олаф! Почему ты не говорил этого раньше?

— Разве я не…

Она покачала головой.

— Я думала, я для тебя так… один из приятных эпизодов.

— Может, я и сам так думал… сначала… но теперь мне кажется… нет, я уверен…

И я шагнул к ней, преодолев узкую полосу пространства. И с изумлением увидел слезы, блеснувшие у нее на лице.

Она прижалась ко мне с таким пылом, который трудно было подозревать в этой внешне сдержанной и деловой женщине.

Может быть, виной тому был лунный свет?

Я запустил пальцы в ее пышные волосы и поцеловал ее. Лицо ее, обращенное ко мне, мерцало во тьме, взгляд мой тонул в ее глазах, точно в лунных колодцах.

Господи, ну почему нужно было забраться в эту полную опасностей глушь, чтобы наконец обнять женщину, которой я так отчаянно домогался все это время!

Я подхватил ее на руки, и она покорно обняла меня за плечи.

— Пойдем… — сказал я, — пойдем ко мне…

В тесной комнатке, куда сквозь щель в задернутых ставнях проникал все тот же кружащий голову лунный свет, ее тело казалось залитым серебром, словно она и сама была порождением этой ночи, этой загадочной тьмы, что со всех сторон обступала притихшие помещения базы…

Это была именно моя женщина — она была создана для меня, ее нежное, но сильное тело послушно отвечало всем моим ласкам… Голова у меня шла кругом, я погружался в блаженное забытье, окружающий мир исчез, и единственным, что я слышал во тьме, было ее частое прерывистое дыхание…

Сандра, радость моя!

Она обвила мою шею руками с такой силой, словно боялась потерять меня.

Я поцеловал ее, прошептав в маленькое изящное ухо:

— Ну что ты, детка? Все хорошо!

— Ах, Олаф! — грустно сказала она. — Что с нами будет? Ведь ты на рассвете уйдешь!

— Но ведь я же вернусь, — сказал я как можно уверенней.

— Глен говорил, это очень опасная экспедиция… да ты и сам знаешь… Олаф, ты бы видел, в каком состоянии этот рейнджер — мой пациент! Иногда мне кажется, словно он просто не хочет вспоминать все, что с ним случилось. Что-то настолько страшное…

— Ну что меня может напугать, любимая? Я на своем веку такого навидался… потом, ведь я не один! Ты посмотри, какие у меня спутники! Тот же Карс — ведь ты его знаешь! Ты же его видела в деле! Хенрик дерется как зверь! Даже этот мальчик — Рамирес… Выжить тут — уже искусство, а он ходил в рейды и возвращался.

— Но не в глубокий поиск!

— Что с того? Опыт-то у него есть. Потом, не забывай, с нами пойдет док. Случись что, он поможет. Он свое дело знает…

Она зябко повела плечами.

— Док этот… Он меня пугает… знаешь…

— Да?

— Может, это глупо звучит, но я привыкла к тому, что мужчины ко мне относятся… хорошо. Привыкла ощущать на себе мужские взгляды. Тебе, наверное, трудно понять, но об этом даже не думаешь… это как воздух. Ты начинаешь вспоминать о воздухе, только когда его не хватает.

— Ну и что?

— А этот твой док… он холодный, точно полярная ночь.

Я потрепал ее по плечу.

— Детка, ты же психолог. Ну мало ли какие у мужика могут быть странности? Не мне тебе объяснять.

Она задумчиво покачала головой.

— Ну, не знаю…

Я вновь наклонился и поцеловал ее.

— Доброй ночи, дорогая… завтра, на рассвете, мы выходим. Лучше попрощаемся сейчас. Ты спи… Ни о чем не тревожься.

Она снова обхватила меня за шею.

— Береги себя, Олаф! Мне будет без тебя так одиноко… тут так страшно…

Я покрепче обнял ее, прижал к себе, отстранил…

— Тебе нечего бояться. Здесь ребята крутые! Один командир чего стоит!

Она усмехнулась:

— Да, он забавный.

— А ты не тревожься. У нас столько времени впереди… целая вечность.

Интересно, верил ли я сам в то, что говорил?

Гиблые Земли

6 ноября 2128 года

Я скинул с плеч тяжелый вещевой мешок и огляделся.

Затрудняюсь сказать, как я представлял себе Гиблые Земли — должно быть, как нечто ужасное, но влекущее и загадочное, где опасности подстерегают тебя на каждом шагу. Но если так, то я, кажется, ошибался. Они меня разочаровали.

Они оказались просто мерзким местом.

Пожалуй, единственное, что отличало их от остального мира — это какая-то неправильность.

Тут все было неправильным.

Трава в человеческий рост, с чудовищно разбухшими стеблями; огромные грибы, слабо фосфоресцирующие в зеленом полумраке, — и, словно насмешка над этим гигантизмом, скрюченные карликовые деревья, едва достающие мне до пояса. И все это переплеталось, душило друг друга то ли в объятиях, то ли в смертельном поединке, и нам, чтобы прокладывать себе путь, приходилось пользоваться мачете.

Почва под ногами хлюпала при каждом шаге, из-под ног в разные стороны расползались какие-то черные скользкие твари: то ли огромные пиявки, то ли небольшие рыбы. Кто-то кричал в зарослях — пронзительными птичьими голосами, которые иногда, словно в насмешку, опускались до басовитого хриплого рева.

Проводник наш, босые ноги которого легко ступали по этому адскому месиву, обернулся к доку и что-то сказал.

— О чем он там толкует? — спросил Хенрик.

— Он говорит, нам надо быть осторожнее, — объяснил док, — мы находимся неподалеку от деревни лесных людей.

— Не вижу никакой деревни, — сердито сказал Хенрик, — да и кто может жить в этом пакостном месте?

— Лесной омбре, — подтвердил проводник.

— Мутировавшие обезьяны, — сказал док, — ревуны или что-то в этом роде.

Индеец вновь обернулся к нему и горячо заговорил. Среди нас один только док знал испанский достаточно, чтобы разбирать эту языковую мешанину.

Док усмехнулся.

— Он говорит, что после того, как земля затряслась и выросли эти леса, они тоже захотели быть как люди и стали строить себе хижины. Они даже научились делать копья и луки и охотятся на крупную дичь, но нас они не тронут. Они знают, что такое огнестрельные ружья.