Мария Галина - Избранные произведения в одном томе

— Томпсон, — сказал отец Игнасио, — пока Аттертону кажется, что он может добраться до города, он не уйдет.

— Похоже на то. Он свихнулся на этом городе, вот что я вам скажу.

— Да, потому что у него остается надежда, пока…

Он запнулся.

— Да? — услужливо подсказал Томпсон.

— Пока жив этот юноша. Арчи.

Вот все и сказано. Отец Игнасио чувствовал облегчение и звенящую пустоту.

Томпсон вновь надолго замолк. Потом сказал:

— Вот, значит, к чему вы клоните. Значит, я должен прикончить его, так? Почему я?

— Я старик.

— Чтобы выстрелить в человека, не нужно быть молодым и сильным.

— Карабин у вас.

— Нет, постойте! Если бы вы решились прикончить парня, вы бы просто взяли у меня карабин, не спрашивая, и сделали свое дело. А вы будите меня, заводите тут разговор.

— Я…

— Теперь дайте мне сказать. Хотите остаться чистеньким? Не губить свою бессмертную душу? Хотите, чтобы я сделал за вас черную работу? Убил человека?

— Он не человек, — сказал отец Игнасио, — больше — нет.

— Можете это доказать?

— Каких доказательств вы требуете? Он сросся с этой тварью. С этим демоном. Понимаете?

— Нет. Пока что малый не сделал ничего плохого. Ни вам, никому другому. Ни мне. Хотите его убить? Валяйте. Дело ваше. Но не впутывайте в это меня.

— По крайней мере, не мешайте мне, — отец Игнасио медленно поднялся. В голове гудело — видно вновь будет приступ, подумал он.

— Не могу вам этого обещать, — Томпсон оскалился. — Он, по крайней мере, не сумасшедший. Если кто здесь и сумасшедший, то не он. Аттертон — вот кто полный псих. Почему бы вам не пристрелить Аттертона, святой отец?

— Изыди, — сказал отец Игнасио и побрел к погасшему костру, слыша, как в спину ему смеется Томпсон.

Элейна плакала, прижимая к губам тонкую руку. Отец Игнасио видел, как трясутся ее плечи.

Что-то творилось там, за белыми скалами, — точно пущенный по воде плоский камень, странно отчетливо отражаясь от поверхности, до них доносились звуки — тонкий, режущий уши визг, странное липкое чавканье. Потом все стихло. Мэри, ухватив его за рукав, выглядывала из-за спины, ее расширенные глаза, казалось, вбирают в себя блестящую гладь озера.

— Вот он, отец Игнасио, — прошептала она, обдав его ухо горячим дыханием, — вот он…

Солнце отражалось от поверхности воды — сотни и сотни жидких зеркал, и оттого отец Игнасио никак не мог разглядеть, кто идет им навстречу. Лишь когда черная точка превратилась в человека и человек стал выбираться на берег, он узнал Арчи.

Без привычного одеяла на плечах, мокрая рубаха липнет к плоской юношеской груди.

— Элейна! — крикнул он радостно, и его голос звенел в столбе ослепительных радужных брызг. — Элейна!

И остановился, словно наткнувшись на ее слепой взгляд.

— Элейна? — неуверенно произнес он.

— Ненавижу тебя! — она всхлипнула, отвернулась и бросилась прочь.

Радостная улыбка исчезла с лица юноши, он словно выцвел и сгорбился. Мэри нерешительно подошла к нему, заглядывая в глаза, но он словно ее не заметил. Зато, уставившись на неподвижно стоящего рядом отца Игнасио, жалобно спросил:

— Почему так? Он же сам хотел. Я что, не должен был соглашаться? Освободиться?

— Отдав своего демона другому человеку?

— Но он же сам хотел, — механически повторил Арчи. — Он теперь там, куда так мечтал попасть. В затерянном городе. В древнем храме. Послушайте, отец Игнасио, я не хотел этого говорить, раз уж он не мог увидеть своими глазами, но там и впрямь нечто удивительное. Нечто потрясающее. Я видел.

Видел? Он видел то, чего хотел дагор, и Аттертон сейчас увидит то, что покажет ему дагор. И как проверишь, кто прав, если человеку без дагора путь туда заказан? Странно, однако, что дагор так легко отпустил его. Или ему все равно, на ком сидеть?

— Что он там делает? — спросил отец Игнасио.

— Исследует город, конечно, — сказал юноша, — у него блокнот, и он делает зарисовки, и копирует надписи на стенах, и еще… отец Игнасио, я вас умоляю, поговорите с Элейной. Она сердится на меня…

— Это пройдет, — сказал отец Игнасио, — насколько я знаю молодых женщин, это пройдет. Идите, Арчи, помогите Томпсону. Он там, кажется, собрался ловить рыбу…

Аттертон вернулся, когда начало темнеть и озеро вновь замерцало расплавленным густым золотом. Куртка его была плотно застегнута на груди, полевая сумка тяжело колотила по бедру.

— Элейна! — в свою очередь крикнул он торжествующе. Потом, оглядев пустой берег, сокрушенно сказал: — Она даже не вышла меня встретить.

— Ее можно понять, — сухо сказал отец Игнасио.

— Никто не вышел. — Радость покидала лицо Аттертона, лицо его словно выцветало и темнело по мере того, как меркло пляшущее на воде алое солнце. — Кроме вас.

— Да, — согласился священник. — Они теперь будут сторониться вас… какое-то время.

Пока не привыкнут, со скрытой иронией подумал он, к Арчи-то они привыкли.

— Как прокаженного? — горько спросил Аттертон.

— Да…

— И Элейна?

— Она тем более, я полагаю.

— Но я… — он запнулся. Потом продолжил: — Это же и ради нее. Ради нас. Это дело всей моей жизни, а она всегда разделяла со мной все. Она — замечательная женщина.

В его голосе слышались не свойственные ему прежде интонации, взывающие к сочувствию и пониманию, — у Арчи он уже слышал такие. Странно, подумал он, а вслух спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, — удивленно сказал Аттертон, — вы знаете… я не представлял себе… я думал, это будет… омерзительно, ужасно… но я словно… у меня прибавилось сил. Нет, не могу описать! Но что я, вы только взгляните сюда!

Он сбросил с плеча ремень полевой сумки и опрокинул ее на песок. Блокнот, выпавший из нее, затрепетал листами, точно белая ночная бабочка.

— Все это я нашел там!

Тончайшие, как лепестки, золотые маски с эмалевыми глазами; геммы с вырезанными на гладкой поверхности незнакомыми письменами; спирали из слоновой кости, хрупкие, словно спинки насекомых. Отец Игнасио присел на корточки, осторожно коснулся лазурных крылышек золотой стрекозы с рубиновыми фасеточными глазами.

— И это еще не все… там…

Он задохнулся.

— Это не поддается описанию!

— Все, что присуще человеку, поддается описанию человеческим языком, — сказал священник.

— Но это… нечто потрясающее, то, что изменит все наши взгляды на… перевернет мир… научный мир, по крайней мере.

— И не будь дагора, — услужливо подсказал священник, — вы бы не сумели увидеть этого.

— Да. Да!

— Вам это не кажется странным?

Лорд Аттертон тоже присел на корточки. В сумерках его лицо неожиданно показалось юным и беззащитным.

— Теперь я думаю, — сказал он, — что именно для этого он и предназначен. Чтобы помочь нам увидеть. Это… послание… весть… прибор. Вроде подзорной трубы или микроскопа — понимаете?