Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Засим — путешествие наше продолжается. Поверь, я поведал бы тебе немало поразительных вещей, но, увы, лишён таковой возможности. Материи это секретные, и мало ли кому в руки попадёт моё письмо, прежде чем доберётся до тебя, разлюбезный мой друг Картошкин?

Леонид Иванович стоял, облокотившись на фальшборт. «Леопольдина» резво бежала на зюйд, и справа, в туманной дымке вырисовывался низкий контур абиссинского берега. Штилевое стояние закончилось, дул ровный, устойчивый зюйд-ост, и яхта, слегка кренясь в бейдевинде, развила приличный ход.

В Адене они простояли трое суток. Незадолго до отплытия, в порт вошёл пакетбот, доставивший почту, в которой, среди прочего, оказалось пересланное из Александрии письмо от Ивана. Племянник подробно рассказывал о морской практике: что ж, и племянника и дядю судьба забросила в морские просторы, только его плавание скоро подойдет к концу, а Ване предстоит до конца августа бороздить воды Балтики.

Лучшей гаванью на занзибарском побережье считается Момбас — бывшая португальская колония с семнадцатого века входит во владения занзибарского султана. С недавних пор там хозяйничают англичане; телеграфный кабель дотянут до Момбаса ещё не скоро, но вот какое-нибудь шустрое судёнышко вполне могло добежать туда, пока «Леопольдина» ждала ветра в полосе штилей. Так что от захода в Момбасу решено было воздержаться — кто знает, какой приказ получил командир стоящего там британского стационера?

Экспедицию ждал Дар-Эс-Салам. Его начал строить Маджид ибн Саид, предыдущий султан Занзибара — в 1862-м году, на месте жалкой рыбацкой деревушки Мзизима, знаменитой тем, что мимо неё спокон веку пролегала торная морская дорога. Для начала султан заложил дворец для себя — недостроенная коробка до сих пор украшает берег. Одновременно стали возводить и город, названный Дар-эс-Салам что означает на языке фарси, «гавань мира». Но вскоре султан умер, и строительство понемногу было заброшено.

Но уж очень удобным оказалось место, и в 187..-м году англичанин Уильям МакКиннон задумал провести от Дар-эс-Салама до озера Виктория железную дорогу, что сделало бы этот город морскими воротами всей Восточной и Центральной Африки. Но пока это всего лишь скопище лачуг и пакгаузов, сгрудившихся вокруг недостроенного дворца султана Маджида ибн-Саида. Впрочем, даже и в таком виде город успешно справляется с ролью базы, откуда начинают путь все экспедиции в Восточную Африку. Так что в Дар-эс-Саламе путешественникам предстояло расставание с любезной хозяйкой яхты; дальше их путь лежит в неизвестность, через равнины Масаи, плато Серенгети, к берегам залива Спик озера Виктория.

— Мсье Смолянинофф?

Леонид Иванович обернулся. Берта. Подошла неслышно, а он, погружённый в свои мысли, ничего не заметил. Невежливо — хозяйка роскошной яхты, по своему капризу решившая подвезти подозрительных иностранцев «за три моря» может рассчитывать на большее внимание к своей персоне…

— Кхм… простите, мадемуазель, задумался. Мы все так устали от этого штиля…

— Я понимаю. — мягко ответила женщина и облокотилась о фальшборт. — Нет-нет, мсье Смолянинофф, не беспокойтесь. Я с удовольствием разделю с вами уединение, если вы не против.

«Уединение на борту судна, где кроме их двоих, ещё два десятка душ? — в смятении подумал Леонид Иванович. — Хотя, кто их разберёт, этих природных аристократок?»

Порой ему казалось, что Берта создаёт вокруг себя «хрустальный купол тишины», за тонкой плёнкой которого гаснут посторонние звуки из числа издаваемых человеческими существами. Те же, что порождаются природой, или неживой материей — шум волн, крики чаек, хлопанье парусов, скрип тросов бегучего такелажа, — проникают через завесу свободно. И это лишь подчёркивает прелесть уединения с царственно-прекрасной собеседницей, и неважно, что в полудюжине шагов беседует с урядником Садыков, матерно отчитывает провинившегося грека Кондрат Филимоныч, или тянет бесконечные гортанные рулады рулевой-тиролец.

И — запах. Лаванда? Жимолость? На ветру запах должен сразу улетучиваться, но, похоже, хрустальный купол удерживал его, окутывая собеседников облаком легчайшего аромата.

«Кажется, теряю голову, — в замешательстве подумал Смолянинов. — Что за ерунда? Мужику уже к сорока, а тут… нет, сантименты надо решительно гнать прочь!»

Мысль эта оказалась такой неуместной и раздражающей, что он помотал в досаде головой. Берта понимающе улыбнулась.

«Она что, мысли читает? Нет, отставить панику, я просто раскис из-за вынужденного безделья. Вот придём в Занзибар, и там закрутится — надо будет искать лошадей, закупать припасы…»

— Давно хотела спросить, мсье Леонид, — голос женщины был глубоким, низким, проникновенным. — вы ведь собираетесь далее путешествовать по суше? Понимаете, я мечтаю увидеть большие африканские озёра. Но слабой женщине опасно пускаться в странствие без надёжных и, главное, отважных попутчиков!

«Берта превосходно говорит по-русски. А ещё на полудюжине европейских языков и хинди. Хинди… Индия… Интересно, а она танцует индийские танцы? Фу ты чёрт, что за мысли лезут в голову — танцы живота, тантрические оргии в колониальном стиле, стыдобища…»

Леонид Иванович обнаружил, что мямлит в ответ что-то про опасности пути, про малярию, про дикие племена «ньям-ньям», замеченных, как ему точно известно, в людоедстве, а так же о прочих, о невыносимых для утонченной жительницы цивилизованной Европы, условиях африканской экспедиции. В ответ Берта поведала, что во время путешествия по Австралии (господи! Да где она только не побывала?) она пересекла пол-материка в фургоне, сплавлялась на плоту по горным рекам Новой Зеландии и даже провела три месяца на полинезийском острове в обществе аборигенов. При этих словах на лице ее мелькнула мечтательная улыбка, и Леонид Иваныч поперхнулся вопросом. В самом деле, не по своей же воле она… может, кораблекрушение?

— Я отлично стреляю, мсье Смолянинов, — продолжала хозяйка яхты, — а год назад пришла второй на Малом Дерби. Поверьте, я не стану вам обузой!

Смолянинов молчал, беспомощно озираясь по сторонам. Садыков… куда, чёрт возьми, делся поручик? Шляется, не пойми где, когда начальника бессовестно охмуряют! Но нет, хрустальный купол укрывает надёжно….

Помощи не будет, в отчаянии подумал Смолянинов. Сейчас он откашляется, и…

— Кхм… простите, мадемуазель Берта. Если вы настаиваете, то, конечно… но, должен заметить, это весьма опрометчиво с вашей…

Прохладная ладонь легла поверх его руки. Леонид Иванович до боли в суставах вцепился в полированное дерево фальшборта — нет, нельзя, нельзя!