Борис Батыршин - Механический мир. Дилогия

Но главная Колина мечта оставалась недостижимой. А мечтал он об устройстве, изобретённом англичанином Гербертом Уэллсом. Увы, только на бумаге — ничего подобного на горизонте не просматривалось. Мелькали время от времени сообщения, что американский изобретатель Никола Тесла вплотную подошёл к разгадке тайны времени, и вот-вот удивит мир — но всякий раз на поверку они оказывались сплетнями, и заветная мечта Коли Ильинского оставалась так же далека от воплощения, как в тот день, когда он впервые открыл книгу с завлекательным названием «Машина времени».

Что бы он ни отдал за то, чтобы оказаться в кресле такого устройства! Можно было бы своими глазами увидеть Землю, какой она станет через десятки тысяч, даже через миллионы лет. А можно отправиться в прошлое: посмотреть на пожар Рима, присутствовать при строительстве пирамид или, чем чёрт не шутит, при гибели таинственной Атлантиды! Или, отправиться, подобно ушлому янки, в средневековье, изобрести там револьвер, пулемёт, гаубицу, колючую проволоку, и вместе с тремя Мстиславами обратить вспять орды Чингизова тёмника Субэдэ́я. Правда, в книжке Марка Твена не было машины времени — но ведь важен результат?

И вот — свершилось! Нечто забросило Колю Ильинского в прошлое, самое настоящее, «всамделишнее» — пусть и не так далеко, как представлял он в самых смелых своих фантазиях, всего-то лет на сорок. Но как это произошло? Был разряд, произошедший из-за неисправности в проводке; был и удар, как в случае с Хэнком Морганом [10] Герой романа «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура»; он угодил в прошлое после удара по голове. . А вот машины времени он не заметил — не могла же быть ею забавная игрушка, найденная на чердаке букинистической лавки?

Или могла? Тесла, помнится, производил опыты с особо сильными электроразрядами. Значит, «механическое яйцо» — всё же машина времени, а разряд, произошедший вследствие замыкания, заставил её заработать? А что, вполне правдоподобно….

Значит, машина времени. Герой Герберта Уэллса сам выбирал, когда отправляться в будущее, а когда возвращаться, в отличие от персонажа Марка Твена которого кидало туда-сюда по не зависящим от него обстоятельствам. Да и обстоятельства хороши — ломом по черепу…

Но тогда можно, хотя бы в теории, заставить «механическое яйцо» вернуть его назад, в 1911-й год? Звучит разумно, но чтобы воплотить теорию в практику, нужен мощный источник электричества, а здесь таких нет, и появятся они не скоро. Построить самому? Не зря же он четыре года проучился в Московском Техническом Училище, кое-что знает и умеет. Но — поди, построй что-нибудь, когда вокруг палят из пушек…

И всё же, кое-что стало ясно. Оговорки Николь, ставившие его в тупик, наконец, получили объяснение: польское восстание случилось восемь лет назад, и её «близкий друг» вполне мог отправиться туда добровольцем, вернуться во Францию и в дни Парижской Коммуны стать «бланкистом», членом радикальной фракции, не останавливавшейся перед любым насилием. «Версальцы», расстрелявшие Пьера — сторонники национального собрания, обосновавшегося в Версале. А песенка о вишнях и ветреных красотках — это же «Время вишен», ставшее гимном парижских коммунистов [11] Нам привычнее в данном контексте слово «коммунар». В дореволюционных изданиях используется обычно слово «коммунист». , как «Марсельеза» стала гимном Великой Революции!

Заодно, прояснилась и загадка трансформации лавки букиниста: когда Коля Ильинский провалился в прошлое, то оказался в бакалее, которая была на этом месте в 1871-м. «Элмер Бут», помнится, сказал, что торговля прекратилась из-за голода, когда пруссаки осадили Париж…

Итак, на календаре — двадцать седьмое мая этого самого года. Парижская Коммуна, считай, пала, сопротивление продолжается только в отдельных местах — здесь, в квартале Бельвиль, возле кладбища Пер-Лашез, да держится ещё форт Венсен. А сам Коля, между прочим, сейчас в рядах тех, кого ждёт неминуемое поражение — и нет ни времени, ни возможности изготовить хотя бы завалящее ружьё-пулемёт «Мадсен», не говоря уж о «Максиме»! Да и помогут ли сейчас пулемёты?

Получается, главное сейчас — уцелеть. «Механическое яйцо» в кармане аккуратно завёрнуто в тряпицу, а сумеет он заставить его работать или нет — выяснится потом. А пока, надо улучить момент, юркнуть в подворотню и дворами, крышами уходить из опасного района! Благо, опыт имеется — недаром же Коля с приятелями ухитрялся удирать от полицейских облав в пятом году.

Но почему он шагает вместе с толпой, слушает щебетание Николь и пропустил уже две… нет, три незапертых подворотни? И ему совсем не хочется бросать людей, которые идут умирать за безнадёжное, но справедливое дело?

Прошли они немного — квартала два, не больше. На тесной площади, от которой отходили три улочки, был устроен сборный пункт. То и дело подбегали вестовые и громко выкрикивали: «Оставлена баррикада на Прадь е !», «Нужны люди на улицу Ребев а ль! Враг на улице Пре!» В ответ звучали команды, от толпы отделялись группы вооружённых людей и следовали за посланцами.

Для Коли, почти не знавшего Парижа, названия звучали китайской грамотой. Он с трудом улавливал смысл происходящего, понимая лишь, что оплот коммунистов вот-вот падёт и счёт пошёл уже не на дни — на часы. Из книг он помнил, что к полудню двадцать седьмого мая защитники сохраняли за собой лишь маленький квадрат, образованный улицами Фобур дю Темпль, Труа Борне, Труа Куронне и бульваром Бельвиль. Держались ещё две-три баррикады в двенадцатом округе, да улица Рампоно.

И что же дальше? Выбраться из западни, не зная города, скорее всего, не получится. К тому же, нельзя бросать Николь — он помнил, какой террор захлестнёт Париж после падения последней баррикады.

И тем удивительнее было то, что люди вокруг были исполнены воодушевления. Говорили, что версальцев несколько раз отбрасывали от баррикады на стыке улиц Фобур дю Темпль и Фонтэн о Руа, там командует сам Варле́н, а баррикада неприступна с фронта. Наперебой твердили о каких-то «маршьёрах» — их прибытия ждали с минуты на минуту. Сколько Коля ни расспрашивал, ему так и не удалось понять, что это такое — «маршьёр». В итоге он решил, что так называют самых отчаянных боевиков, наводящих на версальцев такой страх, что они, стоит маршьёрам появиться на поле боя, разбегаются, бросая ружья.

Отдохнуть им дали не более получаса. Подбежал очередной посланник, командир (тот самый юноша с саблей, воодушевлявший Колю) крикнул: «За мной, товарищи! Да здравствует Коммуна!», и отряд, к которому теперь принадлежали они с Николь, быстрым шагом направился в сторону бульвара Бельвиль.