Юрий Мори - Метро 2035: Эмбрион. Поединок [litres]

Теперь бегом к дружиннику и Садко. И думать, думать – быстро и без ошибок. Обратно к дороге через лесок не уйти, пусть Груздь почешет свою лохматую голову, что здесь рядом по карте и как прорваться.

Спутники уже были на ногах. Воздух морозный, тишина, выстрелы издалека слышно.

– Ты палил? – недовольный ранним подъемом, спросил Садко. – Волков, что ли, приметил?

– Не я, – выдохнул Кат. – В темпе сматываемся, кто-то рядом. Мужика встретил, поговорили, а потом его застрелили. Засада, похоже!

Что встреченный представился порчем, он на всякий случай решил не говорить. Пока всю местную раскладку не поймет, надо поменьше трепаться. Дружинник с певцом ребята тоже были не простые, не поймешь, кому тут доверять. Лучше всего никому.

– И сколько их?

– Кто?

– Куда уходить?!

Оба спутника спрашивали наперебой, в таких условиях разговаривать сложно.

– Кончай базар! – рявкнул Кат. Командирский тон сработал: хоть примолкли. – Груздь, как отсюда выбраться незаметно?

– Стреляли откуда?

Сталкер прикинул:

– Юго-запад, так, пожалуй. Как раз со стороны леса, откуда мы пришли.

Дружинник почесал бороду.

– Можно дальше по полю и потом направо к дороге, но там места открытые. А можно и самим атаковать. Если он там один, справимся.

– Смелый ты… – протянул Садко. – Как только живой еще?

Кат подумал примерно то же, но промолчал. Контратака в три ствола на неведомо кого – это красиво. И совершенно по-идиотски.

– Не нравится? – фыркнул Груздь. – Ладно… А ты, воин, шапку-то надевал, когда выходил?

Вопрос в их ситуации, когда за стеной их ждет неведомый стрелок, был даже не глупым. Он был вообще за гранью здравого смысла.

– Охерел, что ли, с перепуга? При чем здесь моя шапка?! – разозлился Кат. – Думай, как нам сваливать из этой ловушки!

– Погоди, зубами не щелкай, – сказал Садко. Выудил валявшуюся между досок шапку сталкера, но ему отдавать не стал, обращаясь к дружиннику: – Вот она. Думаешь, метки?

– А то, – довольно ощерился тот.

– Но из чего? – певец оглядел обшарпанные, в кусках отвалившейся штукатурки стены, потом доски и кучу мусора в углу.

– А у меня есть! – довольно сказал Груздь. – Три точно отыщу. Я ж запасливый.

Для Ката даже разговор с порчем был гораздо понятнее. Или эти двое дружно спятили, или он чего-то не понимал. Напрочь. Сугубо местные заморочки, не иначе.

Дружинник полез в свой рюкзак, изредка громыхая чем-то и ругаясь вполголоса. Садко стоял над ним, довольно помахивая ушанкой Ката.

– О чем речь-то? – не выдержал сталкер.

– Сейчас… Погоди. Бля, да где ж они? Ведь брал, сто пудов брал…

Наконец Груздь торжествующе рыкнул и разогнулся. В руке у него болтались три алые ленточки, напоминавшие непонятные знаки отличия викингов из Нифльхейма, но одинаковые по цвету.

– Ничего не понял, – сознался Кат.

– Да и не должен был! – скидывая треух, почти пропел Садко. – Крепи давай, но как у них принято: наискосок. Давай, бородатый ты наш спаситель, давай! Весь мир насилья мы порушим до основанья, а-а-а затем!..

Груздь довольно привычно закрепил ленты на передних, пришитых намертво ушах шапок. На козырьках, или как их еще назвать. В общем, наискосок лба. Ленты теперь было видно, наверное, даже ночью и в буран, до того ярко они алели на сером меху.

– И чем это поможет? – проворчал Кат, надевая шапку.

– Понимаешь, молодой… Нет, не понимаешь. – Садко чуть криво напялил свою. – Мы же на земле Председателя, а это, брат… Тьфу, извини! Это же чистый социализм. Ты книжки читал? Хотя вы ж нынче все неграмотные…

– Читал. Это они тут строем ходят, как в СССР?

– Строем… Тьфу ты, дурень! Что б ты понимал. Здесь главное – слова правильные знать, они ко всему ключ. Это будущее всего трудового человечества, заря новой жизни. Мир, в котором нет эксплуатации человека человеком, территория равных возможностей! От каждого по способностям, каждому по потребностям! Будь готов, всегда готов!

Кат немного ошалел, а дружинник, напротив, посмотрел на Садко с некоторым уважением, прилаживая последнюю, третью ленту, на свой малахай.

– Ага… – удовлетворенно сказал он. – Типа того. Всем говоришь «товарищ». И с праздником первым делом поздравляй, вот за своего и прокатишь.

– С каким праздником?

– Днем Великой Октябрьской социалистической революции, боец. Сто восемнадцать лет исполнилось, не енот чихнул. Главное, не говори, что пришлый, не отсюда. Это сразу провал и застенки Упрполитслужбы.

– В упээс – говенно, – подтвердил Садко. – Сидел я там, но, правда, недолго. Оштрафовали как асоциальный элемент и – в пинки. Надеюсь, сейчас никто не признает, что уже имел привод в застенки.

Кат поразился, насколько храбро попер за угол дружинник. Ничего не оставалось, как следовать за ним, но лоб словно горел под невидимым прицелом автоматчика. Груздь походя пнул тело порча, отбрасывая его от костра. Жутковато воняло горелым мясом и палеными волосами, а вот рюкзачок, кофе из которого хотел разжиться сталкер, отсутствовал.

Как испарился.

– Стоять… товарищи! – слегка споткнувшись на обращении, окликнули их уже через сотню метров. Бойца по-прежнему видно не было.

– Стоим, стоим! – радостно откликнулся певец. – С праздником вас, товарищ! Дело Энгельса живет и побеждает!

– Говорил же, наши, – негромко сказал кто-то из засады.

В ответ хмыкнули:

– Наши нынче самогон жрут, а не по полям слоняются. Кто такие?

– Охотники мы… – прогудел Груздь. – Да свои, свои, заплутали просто маленько. До Коммунграда далеко еще?

Видимо, признав-таки в них социально близкий элемент, из неприметного, толково устроенного укрытия в крайнем коровнике выглянул сперва один боец, а потом и второй. Оба с автоматами, ленты, хоть и замызганные, на треухах сияют. И лица уже… слегка праздничные.

Как они только в порча попали так запросто?

– Третий помощник комиссара пограничной охраны товарищ Гуров! – представился один, на вид постарше и солиднее. Правда, и заметно пьянее. Внутри граммов триста на вид, под огурец.

– Боец пограничной охраны товарищ Раевич! – козырнул второй, чернявый, моложе и трезвее на вид.

Кат слегка замялся, но его опередил дружинник:

– Никита Петухов. Охотник я. На всякого зверя.

– Александр Волков, – ничуть не греша против истины, сказал сталкер.

– Ефим Трубников. – Садко почему-то скривился, видимо, недолюбливал свое настоящее имя, как и Кат. – Артист сельской коммуны имени Третьей Клятвы.

Пограничники переглянулись.

– Это где ж такая?

– Северная граница, почитай, возле Усманки. Нас там всего-то полсотни человек.

Третий помощник комиссара пьяно махнул рукой:

– Да похер! Своих я сердцем чую. С праздником, товарищи, давайте по пятьдесят за великое дело Кагановича-Фрунзе!