Иван Булавин - S-T-I-K-S Псих [СИ]

Снова раздался выстрел со стороны дороги, на этот раз одиночный, вроде бы из дробовика, к чему бы это? А от преследователей прилетел подарок, граната взорвалась прямо в воздухе, удачно придержали. Расстояние от взрыва до меня было метров пять, не больше, осколки вспороли спину в двух местах, а может, и в трёх. Я уже не мог понять. Наплевав на всё, я присосался к фляге с живцом. Пусть начинает лечить, даст Улей, вывернусь. Сколько их? Шесть? Семь? Рано или поздно им надо будет подойти, вот тогда и посмотрим.

Теперь я лежал в низине и ждал, когда на гребне появится кто-либо. Гранаты больше не прилетали. Револьвер в руке начал уже плавать. Ну, чего заснули? Идите!

Но не один я такой умный, удар пришёл не спереди, а слева. Пуля ударила в предплечье, револьвер выпал, а в пяти шагах от себя я увидел ухмыляющегося Пилата.

— Вот, собственно, и всё — торжественно произнёс он и нахмурился, — вижу, ты пластику сделал, неплохо, но уже не важно, ты в моих руках, а нахлебников почти не осталось. Спасибо тебе, кстати, ты избавил меня от необходимости убивать их потом.

— Ну, да… конечно… — бормотал я, отползая, а левая рука судорожно сжимала рукоять стилета.

Тут случилось то, что можно списать на удачу, или на благосклонность Улья, а лучше всё-таки, на верность любимой. Раздался глухой удар, Пилат рухнул, как подкошенный, а позади него стояла самая прекрасная женщина на свете, в порванном платье, залитом кровью, одна её рука держала дробовик, из ствола которого шёл дымок, а в другой руке была моя трость. Мне ещё показалось, что череп злорадно улыбается.

— Я тебя люблю, — только и смог сказать я, — остальных убрала?

— Да я уже трофеи собрала, пока ты тут ползаешь. Сильно досталось?

— Кровопотеря большая, сама видишь.

— Ладно, выключайся, я тут место нашла. Кусок деревеньки, там и отлежишься, — она присела надо мной и всадила в бедро иглу шприца. Я хотел было ей сказать, что четыре куба — это перебор, но не стал. Она опытнее меня, лучше знает.

— Как мальчик?

— Я не профессор, — ответила она, — но, по-моему, лучше, чем был. Это явно не кома, он шевелится, как будто просто спит.

— Отлично, — сказал я, чувствуя первые волны эйфории, — а с трофеями что?

— Два НСВ с машин сняла, их на любом стабе с руками оторвут, да четыре сотни патронов в лентах. Автоматы, пулемёт ещё был, но ты его угробил, пятёрки сотен восемь, я не считала, просто в рюкзак кинула. Гранат десятка два. Ну и по мелочи.

— Какая ты у меня хозяйственная… — говорить было уже трудно, — когда добуду белую жемчужину, заведём ребёнка, согласна?

— Куда тебя понесло? — она фыркнула, — только что был отморозок, пробу негде ставить, а вмазался, так всё, — примерный семьянин.

— Любимая… — бормотал я, ничего не слушая, — ты прекрасна…

Когда открыл глаза было уже утро. Провалялся, выходит, сутки без малого. В памяти остались какие-то обрывки. Как женщина в платье с неженской силой несла меня на плече. Как посадила в пикап, кузов которого был завален оружием, как мы подъехали к деревне, где она положила меня в просторном доме прямо на пол, а потом начала лечить. То ковыряла меня пинцетом, то бинтовала, то пыталась что-то зашивать, но быстро оставила это занятие. Время от времени она разжимала мне зубы и вливала порцию живца. Я с трудом глотал. А потом наступила темнота. И вот я здесь, лежу на кровати, чувствую себя неплохо, весь в бинтах, но на умирающего не похож. Попробую встать.

Вставание с кровати далось нелегко. Было больно, к тому же бинты сильно сковывали движения. Надеюсь. Можно будет снять их к вечеру. Ну, хотя бы к завтрашнему. Помимо боли, ощутил и сильную жажду. Не обычную, а настоящую, жажду живца, знакомую любому иммунному. Но эта проблема легко решилась. На стуле, рядом с кроватью, стояла пластиковая бутылка с таким необходимым напитком. Первый глоток сбил жажду, второй вернул меня к жизни, третий придал бодрости. Я с трудом оторвался. Так нельзя, мелкими порциями надо. Выждав полминуты, снова припал к фляге. Силы возвращались.

Снова поднявшись с кровати я, хромая, вышел во двор. Там, на чурбачке сидел Пилат. Он был голым, проволока прочно удерживала все четыре конечности. Конечно, я не сразу его признал, Хель поработала с душой.

Первой бросалась в глаза улыбка. Человек, который смеётся. Губы и щёки были аккуратно отрезаны. Недоставало ушей, глаза тоже отсутствовали, но было заметно, что их не вырезали, как обычно делал я, а вынули чем-то вроде ложки. Присмотревшись, я заметил между зубов обрубок пениса, а на пеньке между ног был заботливо наложен жгут. Кожа на ногах была частично снята, все пальцы на руках расплющены пассатижами. Моя школа. Также в лепёшку были превращены тестикулы. На месте сосков имелись дыры, прожженные раскалённым металлом. Наконец, на животе имелся небольшой разрез, откуда тянулся тонкий кишечник, несколько метров которого было намотано на тонкое полено с сучком.

— Как тебе? — раздался голос справа.

— Очень даже, — ответил я, — ты умница, до какого момента дожил пациент?

— Да, собственно, до последнего, когда кишки снаружи были, тогда только помер.

— Очень неплохо. Жаль татуировок не было. Люблю срезать.

— Я хотела ещё "крылья" [10] Крылья — старая скандинавская пытка, заключалась в том, что пытуемому разрубались рёбра справа и слева от позвоночника, после этого рёбра выворачивались наружу, образуя некое подобие крыльев. Эффект усиливали вывернутые наружу лёгкие. сделать, но он помер уже, с мёртвым неинтересно.

— И так неплохо получилось. Крылья тоже обычно смертельны, если бы с них начала, кишки бы не пришлось мотать. В следующий раз попробуем.

— Сам-то как?

— Думаю, что смогу ехать. Что со мной было?

— Пули, осколки, — она пыталась вспомнить, — броня, про которую говорил Могила, похоже, сработала, вот только не везде. Плечо пробило легко, в животе тоже пуля глубоко ушла, пришлось доставать, час потратила, но кишки, вроде, целы, перитонита можно не бояться. Крови много вытекло, но то дело наживное. Есть хочешь?

— Спрашиваешь, давай!

— С едой было не так, чтобы хорошо. Тушёнка, наполовину состоящая из сои, — это, конечно, лучше, чем ничего, но и удовольствия особого нет.

— Слушай, — снова подала голос Хель, — а мы в Город ещё вернёмся?

— Можно, а зачем? — не понял я.

— Как минимум, хочу с той сукой пообщаться, что тебя сдала. Интересно, после удаления матки выживет? И рожу ей сделаю как у этого, — она кивнула в сторону двора, где сидел изуродованный труп.

— А вдруг, это не она?

— Тебя бы не один ментат не узнал, если бы ты сам ей не открылся. Она мужу своему стукнула, а он всех своих овчарок разогнал. К мужу этому я бы тоже сходила. Подозреваю, есть у него на теле лишние части.