Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

– Чего, забыл?

– Забыл, – с готовностью обернулся я. – Столько сюда шёл и забыл.

– Эх, была не была. Валюша!

Обиженная продавщица взглянула на деда так, словно он был чем-то прилипшим к её туфле.

– Какая я тебе Валюша, хрыч старый?

– Дай-ка нам с молодым человеком, наверное, водочки двести граммчиков, – не отреагировав на оскорбление, сделал заказ мой новый знакомый.

– А тебе не много ль будет? До дома дойдёшь?

– Дойду-дойду. Если что, вон, товарищ дотащит. Товарищ, – обратился старик ко мне, – вы же не бросите боевого друга на произвол судьбы?

– Ни за что на свете, – уверил я «боевого друга». – Буду тащить, как командира из-под огня.

– Вот это по-нашему, – на лице старика снова появился тот прищур.

– Ой, смотри, старый, а то бабка твоя домой не пустит…

– Бабка моя по бесплатной путёвке в санаторий поехала, – отмахнулся дед. – Мыть свои старые кости в Индийском океане и кормить всяких сколопендр. Так что, мадам, двести граммчиков, и никаких гвоздей. Ах да, и сосисок обязательно, – дед повернулся ко мне и пояснил: – Они тут всегда свежие. В отличие от пельменей, – услышавшая это продавщица покосилась, но ничего не сказала.

– Вадим Сергеевич, – старик протянул мне сухую ладонь.

– Иван Иванович, – машинально ответил я, слишком поздно спохватившись.

Вскоре я перенёс на липкий стол одноразовую тарелку с божественно пахнущими сосисками и два гранёных стакана. Кажется, жизнь начала налаживаться.

Когда в нас сидело уже по двести грамм и по порции ароматных сосисок с кетчупом, отчаяние отступило. В который раз я убедился, что тепло и еда способны творить чудеса с моральным духом.

Вадим Сергеевич оказался редкостным балаболом: старик явно страдал от недостатка общения и теперь, получив меня в своё полное распоряжение, отыгрывался, рассказывая обо всём на свете. В полутьме он улыбался, показывая редкие зубы, травил фронтовые байки и разные житейские истории, резко переходя с одной на другую, и в конце концов засорил мне мозг настолько, что я просто перестал его воспринимать.

– А вот ещё один случай был. Мы тогда под Веной стояли, готовились штурмовать. Ух и стреляли по нам! Артиллерия, самолёты – утюжили как могли. Каждый день кого-то выбивало, да… Мы, конечно, и окопов себе нарыли в два-три роста, и штолен в них, но всё равно. А что делать – передовая. И вот как-то наш повар сварганил суп. Да какой: у-у-у, – старик причмокнул губами и закатил глаза от сладости воспоминаний. – Наваристый, густой, да с мясом. У нас до этого туговато с едой было. Тут же как бывает: когда в обороне сидишь, всего навалом, хоть объедайся. А стоит на несколько километров оторваться от своих – и всё, затягивай ремень на последнюю дырку… Вот и тогда жрать нечего было: почти неделю одна жижа из хрен пойми чего, да и той не хватает. И вот – суп. Тогда ещё слух пошёл, мол, корова-дура у кого-то из австрияков сбежала да помчалась в сторону фронта, где её шальным снарядом убило. Заодно и освежевало, хе-хе. Ну и вот, получил я котелок, думал, сейчас поточу, как у мамки дома, присел, к стене окопа прислонился, и вдруг прямо перед лицом что-то – свисть! – старик взмахнул руками, едва не скинув со стола стаканы и тарелки. – Смотрю, а суп вытекает! Безобразие! Я ладонью заткнул дырку снизу, жру, аж за ушами трещит, а напротив меня мальчишка-новобранец сидел. Гляжу, а он бледнеет и в меня пальцем тычет. Поднимаю котелок, сморю – мать честная! Осколок пробил котелок, шинель, бронещитки и мне бедро почти оторвал. Кровь хлещет, кости торчат, а я, – Вадим Сергеевич громко и добродушно рассмеялся, – не могу остановиться и жру. Даже когда на носилки санитары уложили, котелок не отдавал: пока не доел, не успокоился. Вот так я и потерял свою левую ногу… – он постучал по ноге, она отозвалась металлическим стуком. – Главное: чуть выше бы попало – и всё. Бабке моей стал бы нафиг не нужен.

Болтовня старика уже не давила на уши, я лишь рефлекторно поддакивал и задавал в нужных местах уточняющие вопросы. Пусть говорит, лишь бы заказал ещё выпить и поесть. А если пригласит переночевать, будет вообще прекрасно.

Но, разумеется, это временная мера. Нужно срочно что-то предпринимать. Куда-то бежать. В нынешних обстоятельствах это была самая здравая идея. Хотя бы вон из города, а там посмотрим. Смотаюсь в какой-нибудь посёлок, отращу бороду, устроюсь кочегаром… Сколько мне осталось? Лет двенадцать-пятнадцать, учитывая среднюю продолжительность жизни клона.

– Такие дела. А ты как? Чем живёшь-дышишь? – спросил старик, выдёргивая меня из невесёлых размышлений.

– Да так, ничем. Только с севера, – соврал я. – На биржу труда встал, жду, пока работу дадут.

– Работу – это хорошо, – кивнул старик. – Я сам после демобилизации кем только ни работал… – дед затянул очередную историю, а я вернулся к своим тяжёлым мыслям. Интересно, как меня нашли у Зинаиды? Это что-то у меня в башке, или сдал кто-то из соседей? Я склонялся ко второму варианту: если бы Контора могла меня отследить, то сделала бы это намного раньше, не дожидаясь утра.

– …от завода мне комнатку и дали. Маленькую, но зато свою. После войны вообще с жильём тяжко было: всё порушено, а что цело – фонит, как сто Чернобылей. Меня с семьёй как-то поселили под Люберцами, в старой казарме. Понастроили там стен из фанеры и жили. Сейчас вообще куда как лучше. Всё строят, восстанавливают, детишки в школу пошли…

«Если Контора не может за мной проследить, то это просто замечательно. Залягу на дно на несколько дней, а потом, когда контроль на дорогах ослабнет, попробую вырваться».

Определившись с решением, я улыбнулся, и старик, воспринявший это как поощрение, продолжил балаболить с новыми силами. За спиной скрипнула входная дверь, и немногие посетители лениво обернулись.

Я последовал их примеру, автоматически посмотрев в ту же сторону, и обомлел: в рюмочную входил Пал Палыч собственной персоной. В чёрном пальто и кожаной кепке, с коричневым потрескавшимся портфелем в руках, он производил впечатление какого-нибудь среднего совслужащего: один из множества замов и замзамов, коими были богаты учреждения НССР.

Посетители снова продолжили поглощать напитки, дед сказал: «Так вот…» и продолжил болтать, а я круглыми от удивления глазами смотрел, как Палыч, не обратив на меня ни капли внимания, прошёл к стойке и подозвал угрюмую продавщицу.

Было забавно наблюдать за тем, как менялось лицо хабалки: стоило шефу что-то шепнуть ей на ухо, как кисло-скучающее выражение, свойственное многим работникам сферы обслуживания, тут же улетучилось. На его месте появились удивление и страх.

– Закрываемся! – громко и визгливо выкрикнула женщина.

– Чего это? – недовольно спросил один из работяг – красномордый мужик с рыжей щетиной и чубом, торчавшим из-под светлой кепки. – Вы ж круглые сутки должны…