Юрий Силоч - Союз нерушимый… [litres]

– Та-ак. А куда ездил, не говорил?

– Да нет, – покачал головой старик. – Он вообще необщительный.

Я автоматически кивнул:

– Ну, это смотря с кем и где…

– Что вы имеете в виду, товарищ? – дед сощурил глаз.

– Да так, – я сделал неопределённый жест рукой. – Специфический он.

– Это да, – охотно подтвердил собеседник. – Впрочем, что это я? Пойдёмте в дом.

Я поблагодарил старика, который, высосав оставшуюся папиросу в два вдоха и откашлявшись, сказал следовать за ним.

– Осторожно! – запоздало предупредил он, но я уже успел выругаться, провалившись ногой в дырку на прогнившем и почерневшем от сырости крыльце.

Внутрь вела хлипкая дверь, сделанная, судя по весу, из картона. В тёмном неосвещённом «предбаннике» стояли стеллажи, на которых блестели бережно закутанные в старые одеяла трёхлитровые банки с огурцами и помидорами. К стене прислонены вездесущие лыжи «Спринт» с погнутыми алюминиевыми палками.

Жилище Унгерна, сумрачного тевтонско-казахского гения, представляло собой обыкновенную коммуналку. Вошедший попадал в тесную прихожую, заставленную обувью разной степени износа, увешанную с обеих сторон кучей курток, пуховиков, ветровок и освещённую тусклой-тусклой лампочкой. Старик, вытерев ноги о драную тряпку, прошёл дальше, я последовал его примеру и очутился в просторной общей кухне, куда выходили двери жилых комнат. Жарко. На белоснежной дровяной печи стояло ведро, полное горячей воды, от которой шёл пар. Через всю кухню были протянуты во всех направлениях верёвки, на которых сушилось чистое бельё, приятно пахнувшее хозяйственным мылом. На круглом столе – чайник, печенье в стеклянной вазочке, кусок чёрного хлеба на разделочной доске. Рядом – пять деревянных стульев, на одном из которых висел серый пушистый пуховый платок.

– Проходите, присаживайтесь. Давайте чаю!

– Да, наверное, не надо, – застеснялся я.

– Нет-нет, без никаких! – дед взял чайник и быстро заполнил его водой из ведра. – Кстати, Виктор Фёдорович.

– Очень приятно, – мы пожали друг другу руки.

Пока я сидел, дед сбегал к себе в комнату и принёс пачку чая – того самого, который «со слоном», и вскоре мы уже пили вкусный бодрящий напиток. Печенье оказалось каменным, поэтому старик отрезал пару кусков хлеба и посыпал их тонким слоем сахара. Я отказывался, зная, как трудно достать нормальный сахар, но дед решительно мои возражения отмёл, сказав, что у него есть родственники в Средней Азии.

– От Тильмана житья нет, – жаловался мне Фёдорович – как выяснилось, бывший фронтовик, боевой офицер-разведчик, выживший лишь каким-то чудом и комиссованный по ранению и инвалидности. – Ночью всё болтает с кем-то, бу-бу-бу, бу-бу-бу, никакого сна. Сколько ни говорил ему – в глаза вроде улыбается, а потом всё сызнова.

– А он общался с кем-нибудь странным? – поинтересовался я, пережёвывая вкусную чёрную горбушку и чувствуя, как хрустят на зубах сладкие кристаллики. Забытый вкус детства. Ещё бы маслица, но оно было в дефиците.

– Это например? – спросил старик.

– Ну, например, некий Андрей, – я вкратце описал покойного бывшего зэка. – Не захаживал?

Фёдорович быстро закивал:

– А захаживал! Точно-точно. Правда, на улице стоял, в дом его не приглашали. Дней десять назад… Или нет? Ах, память чёртова, подводить стала, представляешь? А! – старик поднял указательный палец. – Сразу после того, как Тильман из первой командировки вернулся. Андрей тот стоял у забора, меня вот как ты поймал – на выходе из клозета. Попросил Тильмана позвать. Ну я и позвал. Говорили долго.

– А о чём, не слышали?

Старик уверенно покачал головой.

– Да ну, что ж я, подслушивать, что ль, буду?

Он был хорош, этот старый воин-разведчик, но меня обмануть не мог. Я помолчал, посмотрел ему в лицо и отхлебнул чаю. Слегка склонил голову набок и уловил, наконец, то, что хотел: глаза на секунду, но забегали.

– Ну, Ви-иктор Фёдорович, – протянул я. – Тут человек пропал. Да не простой, а инженер, допущенный к секретной работе. Помогите, пожалуйста.

– Так чего ж милицию не подключите, если пропал? – спросил помрачневший разведчик, недовольно пошевелив усами.

– А вдруг обойдётся? – пожал я плечами. – Может, загулял. В запой ушёл. Всякое бывает. А если в милицию, то, – я понизил голос, – одними ими дело не обойдётся. Пойдёт… Сами знаете, куда.

– Знаю, – Фёдорыч опустил голову и кивнул. – Ладно. Слышал я. Случайно! – добавил он сварливо. – Когда покурить выходил. Тот, который Андрей, спрашивал, куда Тильман запропал, а тот отвечал, мол, ездил в командировку. Ругались, говорили про какие-то сети, про работу и так далее. Я ничего не понял, честно говоря, они всякими непонятными терминами так и сыпали, а я в компьютерах этих всяких ничего не понимаю, – он виновато посмотрел на меня.

– Ладно… – сказал я и, отхлебнув горячего чая, приятно согревавшего моё продрогшее нутро, погрузился в собственные мысли.

А задуматься было над чем. Командировки… Совпадение? Возможно, возможно…

– Так, это… – прервал мои раздумья Фёдорыч, – вы его не отправляли в командировки, что ли?

– В том-то и дело, что нет, – я поставил кружку на стол. – Он за свой счёт брал. Я могу посмотреть его вещи?

– Не-ет, – резко замотал головой старик. – Точно нет.

– Ну, Виктор Фёдорович, – я сделал самое просительное выражение лица, которое только мог. – Я же не вор-домушник. Если что-то будет не так, сразу же вызываем милицию. Очень прошу! Под вашим присмотром!

Старик пару мгновений прикидывал «за» и «против».

– М-да, – цокнул он языком. – Ладно. Даю пять минут. И то лишь потому, что мне тут… этих, – он понизил голос так же, как и я минутой ранее, – не надо. В армии натерпелся.

Фёдорович, оставив меня на кухне, поднялся по уличной лестнице на второй этаж, к управдому, и взял у него запасной ключ. Дверь отпер сам и первым заглянул – осторожно, словно ждал, что оттуда выпрыгнет тигр.

– Никого, – заключил, наконец, разведчик и отошёл, давая мне доступ.

Я прошёл в комнату и, нашарив не стене выключатель, включил свет, поскольку естественного дневного тут совершенно не хватало – мешал сарай, почти вплотную примыкавший к окну. За ним была видна лишь деревянная дощатая стена, к которой кто-то прислонил лопату.

Сразу в глаза бросался терминал – огромный экран, клавиатура, смахивающая больше на пульт управления космическим кораблём, и огромное мягкое кресло, к которому шли провода и шлейфы. В изголовье торчали три металлических штыря, похожие на вилку, – я знал, что с помощью таких штук можно подключаться напрямую к терминалу и использовать его вычислительные мощности для кучи разных вещей. Ускорения сознания, например. Вполне возможно, что за несколько часов Унгерн проживал тут целую жизнь.