Макс Мах - Выбор курса

Как ни странно, спалось хорошо, — в смысле, без кошмаров, — но недолго. Проснулся через три часа ровно, словно будильник в башке сработал. Полежал минуту, не шевелясь и не открывая глаз, но сон не шел. Тогда он встал с койки. Застелил постель. Принял еще один — на этот раз совсем коротенький — душ. Побрился, оделся и отправился на поиски приключений. Однако «приключаться» оказалось практически не с кем, да и негде. Конец пятой вахты. Время позднее: вахтенные на постах, в коридорах и переходах крейсера безлюдно, в кантинах работают только автоматы, даже в баре на рекреационной палубе и то народу чуть, и ни одного знакомого.

Знакомый нашелся на верхней обзорной палубе. Вернее, знакомая, и не на самой палубе, а на полубаке. Анна Монк стояла у ограждения и, по-видимому, любовалась прохождением Шугар Ленда — четвертой планеты системы звезды Уилберга. Красивая планета, чем-то напоминающая Старый Марс, и такая же, как Марс, безжизненная. Эрик ее в свое время хорошо рассмотрел. Во время попытки вторжения — почти три года назад — «Пакс Романа» находился как раз на орбите Шугар Ленда. Анна, по идее, тоже должна была помнить эту планету по тем давним временам.

Сейчас девушка была в форме. Стояла у ограждения перед панорамным экраном и курила, время от времени, прихлебывая что-то — наверняка, спиртное, — из маленькой серебряной фляжки.

«Что ж, — решил Эрик, понаблюдав за ней минуту или две, — на ловца и зверь… Все равно ведь надо поговорить, так отчего бы не сейчас?»

— Нин? — осторожно позвал он, приблизившись.

— А я все гадала, подойдешь или нет? — усмехнулась, не оборачиваясь.

— Как узнала?

— Взгляд почувствовала.

— Как узнала, что это именно я?

— Я же сказала, — повернулась к нему Анна, — взгляд почувствовала. Твой взгляд, Рик, ни с кем не спутаешь.

— Серьезно? — удивился Эрик. — Ты меня не разыгрываешь?

— Разыгрываю, — улыбнулась Анна. — У меня коммуникатор настроен на твой. На «кабире» подключился сам, по умолчанию. А отключиться от тебя я забыла.

«Или не захотела…»

— Шутка удалась.

— Да нет, — покрутила головой. — Не очень. Ты извини, пожалуйста, что я так к тебе липла. Тоже хотела пошутить, но вышло нехорошо. В общем, глупо. Неудачная шутка, вот и все.

«Она слишком многословна, — сообразил Эрик. — И, будь я проклят, если это не симптом!»

— Ну, — сказал он вслух, — отчего же неудачная? Некоторые тебе даже поверили…

— Серьезно? Вот черт! Надеюсь, ты объяснил этим «некоторым», что их подозрения безосновательны?

Анна явно была встревожена. Расстроена, взволнована и много что еще, потому что, похоже, до нее наконец дошло, чем все эти «шутки» могут закончиться.

— Разумеется, я все ИМ объяснил, — обнадежил Эрик девушку. — Сказал, что нам неприятности не нужны. У тебя Роберт, у меня — Вера. А мы с тобой просто старые друзья.

— А мы друзья?

«Черт! Черт! Черт! Что ей сказать? Как ответить?»

— Нин, ты извини, — сказал он вслух, возвращаясь к старой своей тактике, — но я не знаю, что сказать. Не умею так говорить, и наверняка понимаю тебя неправильно. Или вообще не понимаю…

— Не понимаешь или не хочешь понимать?

— Знаешь, — сказал он тогда. — Я тебе не вру. Мне легче провести атаку на крейсер, чем вот-так…

— Как? — прищурилась девушка.

Озабоченность исчезла из ее глаз, а на губах появилась странная, совершенно незнакомая Эрику улыбка.

— Я не понимаю намеки, — твердо сказал он. — Хочешь что-то сказать, скажи. Хочешь спросить, спроси. По-другому я не умею.

— Что совсем?

— Ладно, — махнул он рукой, — поговорили. Не знаю, что за игру ты затеяла, но прошу, будь осторожнее. А то люди уже задают вопросы!

— Спокойной ночи! — добавил, сообразив, что «так разговоры не заканчивают».

— Хороших снов! — еще шире улыбнулась Анна, словно, намекая на то, какого рода снов она ему желает.

Эрик кивнул, повернулся и пошел прочь. Он был взбешен и разгневан, но одновременно чувствовал определенное облегчение. То, что Анна «блажит», ему не понравилось. Разозлил этот ее «стиль намеков и недосказанностей». Однако, слава богу, Анна не сказала ему ничего такого, что поставило бы его в по-настоящему двусмысленное положение. Что бы он стал делать, объяснись она в любви? Но, к счастью, она ничего такого не сказала. И это вселяло «осторожный оптимизм», потому что последнее, чего бы хотел сейчас Эрик, это оказаться между двумя такими женщинами, как Анна и Вера.

Сказать по правде, Эрика пугал мир «взрослых отношений». Умом он понимал, о чем идет речь, но в реальных ситуациях терялся, не зная, что именно имеют в виду его собеседники, не понимая, чего они от него добиваются, чего хотят, на что намекают, и почему в тех или иных случаях поступают так, а не иначе. Это касалось практически всех, кто его окружал: военных и гражданских чиновников, разведчиков и дипломатов, не говоря уже о «другой стороне». Фронтиеры, сибиряки и фриулы, представители Неассоциированных Миров Открытого Космоса, граждане Трилистника и, наконец, холодяне, которые чем дальше, тем больше втягивали Эрика в свой «дружеский круг». Но хуже всего обстояли дела с женщинами. Со своими или чужими без разницы. Если женщины проявляли к нему интерес, — а они его проявляли, — он сразу же терялся, никогда в точности не зная, что они творят. Легкий флирт? Беззлобное подтрунивание? Дружба, похоть, любовь? Он никак не мог разобраться в хитросплетениях их желаний, намерений и истинных целей. Он их попросту не понимал. Поэтому светская жизнь, предполагавшая множество контактов с огромным количеством очень разных людей, включая сюда, разумеется, и женщин, приводила Эрика в откровенный ужас, который он пытался скрыть под маской холодноватого спокойствия, иронии и «чистой правды», не без умысла приправленной известной долей цинизма. Однако — и это являлось главной проблемой — Эрик не мог себе позволить не встречаться с людьми. У него имелись обязательства, и игнорировать их он не мог.

После тренировочного боя с ракетоносцем холодян, Эрик окончательно превратился в звезду первой величины. Герой битвы за Фронтир, участник жестокого сражения в системе Парацельса, победитель великобританского крейсера, в общем, овеянный славой пилот и вдобавок «красивый мужчина». Некоторые женщины называли его брутальным, хотя, видит бог, он им не хамил и ни разу не попытался отыметь одну из них « прямо здесь, прямо сейчас ». Однако, если в начале — вероятно, в силу новизны, — ему это даже нравилось, довольно скоро выяснилось, что Эрик терпеть не может публичности. Она его утомляла, заставляла нервничать, а порой, и вовсе, ввергала в ужас, потому что люди ожидали от него, что он будет соответствовать некоему «предполагаемому» образу, тогда как он сам не был уверен, что знает, в чем выражается этот «образ». Впрочем, делать нечего, — боишься или нет, — приходилось соответствовать.