Владислав Выставной - Карфаген [litres]

Змей знал про Накопитель давно. Полковник однажды продемонстрировал его посреднику лично. И уже тогда намекал на некие далеко идущие планы. Но Полковник был давно мертв, а Накопитель – вот он. А ведь тогда не верилось, что это жуткое место власти всерьез решатся применить по назначению.

Выходило, положение действительно было серьезное. Что-то в старом добром Карфагене пошло не так. Хотя, чего уж там – здесь с самого начала все шло не так. Просто потому, что люди не должны были жить во мраке, в толще горных пород, когда там, наверху, простиралось настоящее небо, светило настоящее солнце. Правда, добраться туда было не проще, чем запустить в космос ракету. Даже сложнее – ведь ракете не пришлось бы пробивать собою километр скальных пород.

Змей лежал на каменной крошке, среди топтавшихся вокруг ног в пыльной обуви. Но глядел он не на «летучего вертухая», свесившего ноги из своей воздушной корзины и надменно поплевывающего на головы изолятов. Посредник смотрел на длинную, перечеркнувшую пополам свод трещину, из которой сочилась вода, долетая до людей тонкой влажной пылью. «Полковник говорил: строители опасались, что все это рухнет при малейшем подземном толчке, – вспомнил пленник. – А тут еще и вода. Откуда вода там, сверху? Ведь подземная река пролегает на несколько уровней ниже». Создавалось ощущение, что за несколько дней, пока он находился здесь, воды стало больше. Не хотелось думать о том, что произойдет, если трещину размоет всерьез.

– Эй, Видящий! – позвал вкрадчивый голос. – А, Видящий!

Змей лениво повернул голову влево. Там сидел на корточках и скалился беззубым ртом дурачок из Горячего туннеля. Горячим этот туннель называли не из-за температуры, а по причине повышенного уровня радиации. Видимо, туда проник внешний воздух во время ядерного удара. Опасались даже, что радиация поползет дальше. Обошлось. Даже работы в туннеле не стали сворачивать – там добывалась особо качественная руда. Кого волновало, что монеты из этого вольфрама слегка фонили? Да никого. Как никто не парился по поводу людей, продолжавших вкалывать и подыхать в этих туннелях. Более того, никого не парило, что у обитателей Горячего рождались дети. Вот вроде этого дурачка. Веселого, безобидного. Только без рук с рождения.

– Чего тебе? – тихо спросил Змей.

– А правда, ты видишь то, что – там? – дурачок указал взглядом вверх.

– Правда. Видел. Когда умел.

– А правда, что там нету неба?

Змей тряхнул головой, сел, внимательно посмотрел на безрукого паренька. Поинтересовался:

– Как это – нету неба?

– Ну, так говорят. У нас небо есть. Вот оно! – Дурачок ткнул пальцем в мрачный каменный свод, подсвеченный скупым светом прожекторов. – Настоящее! А там вроде как и нет ничего над головой. Нету неба!

Змей прикусил губу, разглядывая парнишку. «Не такой он дурачок, каким прикидывается. Все ведь относительно в этом мире и целиком зависит от нашего восприятия. Для кого-то и впрямь эта масса камня – сродни небу. Просто потому, что другого они и представить себе не могут. А увидели бы – может, и испугались бы до смерти. Действительно: как это – без привычного «неба» над головой? Одна лишь голая, страшная пустота. Отсюда, кстати, и любопытный вывод: даже под землей человеку нужно оно, небо. Пусть этот бедолага и зовет небом бездушную толщу скал. Если вдуматься, то небо – оно везде, стоит лишь поднять голову».

Это Змей понял в далекой Обители, где шаманы ставили свои странные опыты над нейтрино – частицей, для которой не было никаких преград. Как не было преград для человеческого духа. Для человека небо – оно везде, стоило лишь поднять голову и очистить взгляд от условностей.

– Там есть небо, – сказал посредник. – Только там оно – легкое, как сам воздух.

– Я не понимаю… – Дурачок неловко пожал худенькими плечами, с которых свисали пустые рукава полотняной куртки.

– Ты скоро поймешь, – неожиданно пообещал Змей. – Нет – ты увидишь. Своими глазами. Самое настоящее небо…

Он не успел договорить – паренек уже бежал вприпрыжку к жавшейся в стороне худой женщине с серым лицом, таращившейся в сторону Змея настороженным взглядом. Бежал и кричал:

– Скоро! Скоро я увижу небо! Мы все его увидим! Так сказал Видящий!

Змей с досадой отвернулся. Не хватало еще, чтобы вокруг его персоны снова поднялся нездоровый ажиотаж. И хоть про его почти утраченные способности стали потихоньку забывать, у многих оставались к нему вопросы и основательные претензии. Хорошо еще, его бросили в квадрат, где томились одни лишь беженцы, не знавшие толком о похождениях Видящего…

Он снова повалился на спину – в сон морило. Но не успел даже коснуться поверхности лопатками, как его подхватили цепкие руки. Дернули, поставили на ноги, для убедительности ткнув в спину автоматным стволом.

– Вперед! – приказали кратко и тихо.

Он даже оборачиваться не стал. Чего он там не видел? Безликой рожи шакала, спрятанной под балаклавой? Интересно только было, куда его повели – уж не «в расход ли» собрались отправить? Это был бы глупый финал: он ведь так и не отыскал Тану. Просто потому, что не ожидал оказаться в этом огромном загоне для скота. Хотелось надеяться, что девушку все же отпустили и она уже дома. Только надежда была слабая.

Его вели узким извилистым коридором меж проволочных стен и предупреждающих табличек на столбиках: черепа, кости, молнии, восклицательные знаки. Но лучше всяких табличек от спонтанных порывов останавливали десятки обугленных крысиных тушек, застрявших в проводах на уровне земли.

Пронумерованные квадраты делили людей на плотные группы по каким-то признакам, понятным лишь хозяевам этого гигантского зоопарка. Но, скорее всего, задержанных загоняли сюда в том же составе, в каком хватали – там, на все еще свободных уровнях Карфагена. Глаз привычно выделял признаки и сортировал людей по внешности и одежде. Вот эти – явно были беженцами из затопленных шахт Грязного сектора – их выдавали подслеповатые взгляды, непривычные к яркому свету, серая кожа и какие-то омерзительные наросты на лицах. А эти мрачные люди – явно из мастеровых, не понимавших, как они здесь оказались, – эти были трудолюбивые, сравнительно благополучные и никогда особо не выступавшие против режима. Это всегда происходило так: кто-то не вылезал с дерзких акций, для таких протест – просто образ жизни. А кто-то впервые выбрался из привычной берлоги, просто попросить, чтобы ему не заслоняли свет, – и его тут же заметали по-жесткому, как опасного бузотера.

Были тут и откровенные беспредельщики – самые активные и дерзкие из беженцев, сразу заявившие претензии на свою роль в Центральном секторе. Даже здесь они вели себя вызывающе, освистывая ведущих Змея шакалов и демонстрируя места, обычно спрятанные от искусственного освещения. Один такой показывал тощую задницу, двигая «булками» с особым цинизмом, умудрившись вывести из себя одного из сопровождавших посредника людей. Боец в балаклаве сделал товарищам знак, остановился, вскинул травмат – и влепил пластиковую пулю прямо в несвежую ягодицу шутника. Пространство наполнилось воплями боли и проклятиями, голожопый бунтарь упал на гравий, принялся кататься и корчиться. Демарш, однако, не прекратился. Более того – на пути возникла целая вереница обгаженных задниц, словно мечтавших об очистительной пуле.