Анна Калинкина - Метро 2033. Сетунь [litres]

Михаила с Иркой долго расспрашивали – сначала военные, потом брамины. Военных интересовала высотка МГУ и бункер в Раменках, но они быстро поняли, что об этом Михаилу ничего не известно. И сдали их с рук на руки людям в серых халатах, на висках у которых красовались вытатуированные книги. У этих вопросов было куда больше. Их интересовало все – и каким образом удавалось поселенцам так долго выживать в бункере, и особенности детей, которые у них рождались, и попадавшиеся в окрестностях мутанты. Вот разве что к рассказам о Рублевке и правящем там фараоне и те, и другие относились скептически, намекая, что, скорее всего, то был бред больного. А поскольку Стас погиб, опровергнуть это было некому. Михаил и сам уже начинал сомневаться – мало ли что рассказал им пришлый, зря они, наверное, верили ему.

Товарищ Красков действительно помог им с документами. Им даже отвели комнатушку на Боровицкой, где жилища были устроены в проемах между арками. Вдоль стен между проемами стояли книжные стеллажи, и это приводило Ирку в восхищение – она могла часами разглядывать стоявшие на полках пестрые томики. И в общем, все как-то налаживалось. Если, конечно, не считать того, что им намекнули – жилье пока временное. Да и запас лекарств у Михаила, которые он менял на самую ходовую здесь валюту – патроны – был не бесконечным. Врач уже подумывал, каким способом его пополнять и чем можно тут заняться, чтобы прокормить себя и дочь. Михаил чувствовал – самое главное в его жизни уже случилось, теперь остается только заботиться об Ирке. У нее уже появились здесь знакомые, может, девочка и судьбу свою тут найдет. Он уже слышал – и от Матвея, и здесь, от браминов – что Полис является средоточием знаний, что обитателям его есть чем гордиться. И хотя при ближайшем рассмотрении ему вовсе не так уж здесь нравилось, возможно, для его дочери тут самое подходящее место.

Ради нее он согласен был делать все, что предложат. Как врач он здесь не очень котировался, хватало и лучших специалистов, но амбиции его не заедали, он готов был трудиться и на подхвате, санитаром. А если захочется вновь подняться наверх… что ж, браминам нужны были книги из Великой Библиотеки. Михаил уже слышал о тех, которые стерегут ее наверху, но не боялся. С тех пор как он потерял жену, его уже ничто не пугало.

Иногда он вспоминал тех, кто остался в бункере – Наташку, Рустама, Гулю. Как-то они там? Тут же всплывали в памяти каракули Стаса, его гадкие намеки… Нет, их дети не были способны ни на что подобное. Не иначе, как сам Стас выдал желаемое за действительное, приписав им свои намерения. А возможно, сам все и устроил. Михаил уже даже и смерть жены готов был приписать ему, и если в чем-то горько раскаивался, то лишь в том, что не оставил в свое время раненого на берегу. Пусть бы уж лучше умер один чужой, чем близкие ему люди.

Однажды он заметил – один из этих, с татуировками на висках, засматривается на его дочь. И решил поговорить с ней.

– Нравится он тебе? – осторожно спросил врач.

Она рассеянно взглянула на него.

– Знаешь, это не важно.

– То есть не нравится? – уточнил Михаил.

– Какая разница? – В Иркиных глазах он увидел упрямство. – Мне очень нравится здесь. И я хочу быть всегда здесь, пусть для этого придется мыть полы или стать чьей-нибудь женой. А он меня любит и обижать не станет.

И врач понял – дочь вписывается в эту жизнь. А он – нет. Его здесь только терпят. И неизвестно, сколько еще готовы будут терпеть. В общем-то он здесь – лишний. Может быть, ради нее ему тоже придумают тут занятие. А он тосковал по Ланке и даже по Тине, вновь переживал смерть Гарика и все чаще вспоминал родные берега, пытаясь представить, что там сейчас творится. Привыкнув быть главным там, в бункере, он не мог смириться с тем, что здесь от него ничего не зависит. И даже не в этом было дело, а в том, что ему нравилось быть нужным для окружающих. А тут в его услугах, похоже, не очень-то нуждались. Но и путь обратно в бункер был ему заказан. Никого близкого там у него не осталось. Наташку он и раньше не воспринимал как дочь, а с тех пор, как она стала во всем слушать Рустама, окончательно охладел к ней.

И он принял решение. Попросился наверх. О предстоящих опасностях знал уже хорошо. Нет, он вовсе не собирался нарочно глядеть на кремлевские звезды. Он хотел использовать остаток жизни с пользой и хоть напоследок узнать что-то новое. Дочери он не сказал, что его цель – заглянуть в Великую Библиотеку, она считала, что он просто отправился на разведку. И все равно волновалась за него и плакала. Предчувствовала, наверное.

Он нарочно попросил ее не провожать его. Выходил он с Боровицкой и когда очутился на улице, увидел перед собой облупившиеся особнячки на противоположной стороне Моховой, мимо которых гулял последний раз двадцать лет назад, и сердце тоскливо защемило. Все-таки стоило вернуться, чтобы еще хоть раз посмотреть на все это. Странный клекот, раздавшийся откуда-то сверху, привлек его внимание и напомнил об опасности. Он повернул налево и тихонько скользнул вдоль улицы к ступеням Великой Библиотеки, стараясь не смотреть в сторону Кремля. Ведь сталкеры не зря предпочитают ходить парами: если вдруг один засмотрится на звезды, напарник вытащит. А его никто не вытащит, надо самому о себе заботиться. Он задумался о вечно голодной биомассе, которая, по слухам, обитает там, подманивая все, что движется. На секунду ему даже показалось, что он слышит этот зов. Но врач усилием воли отогнал искушение поднять глаза и хотя бы посмотреть в ту сторону, где в проеме между зданиями видна красная кирпичная стена. И ведь отговаривали его идти в одиночку, но явно без особого рвения. Видимо, рассуждали так: удастся ему вернуться живым и с добычей – отлично! А не получится… ну что ж, его предупреждали.

Михаил мельком покосился на памятник – сидящего в неудобной позе Федора Михайловича. Когда-то они с Ланкой гуляли здесь, сидели на траве в Александровскому саду, где все цвело и благоухало, заходили в Охотный ряд. А теперь дома вокруг стоят пустые, сквозь выбитые стекла внутрь врывается ветер. Со стороны невидимой в темноте реки донесся громкий плеск, врач вздрогнул, но оглядываться не стал. Вот уже и ступени, осталось немного. Только не факт, что в здании будет безопасней, чем снаружи.

Когда в темноте он потянул на себя тяжелую дверь и вступил в помещение, где время навсегда застыло, а стены были увиты толстенными лианами, тянувшимися из расколотых цветочных горшков, и на полу валялись книги, его охватил трепет. Возможно, сейчас он узнает нечто важное, но вряд ли сможет уже рассказать кому-то об этом. Огромный зал тонул в полумраке, перед ним простирался коридор, а за ним – лестница наверх. Из больших окон в здание проникал слабый свет. Справа виднелась шахта лифта, вернее ее остатки, дальше был гардероб. На миг Михаилу почудилось там движение, он вгляделся – нет, ничего, наверное, пальто чье-то свисает. Все чувства вмиг невероятно обострились, мысли тоже. Почему-то мысль об этом пальто не давала ему покоя. Врач миновал пост, где когда-то стоял охранник, отметив, что окно по правую руку затянуто какими-то веревками, и с содроганием понял, что это часть гигантской паутины. Местами она была порвана и свисала клочьями. И тут до него дошло – какое пальто, откуда? В тот день, когда упали ракеты, стояло лето. Он вновь взглянул в сторону гардероба – все крючки были пусты, темное пятно исчезло. Михаилу захотелось развернуться и бежать отсюда, но было поздно.