Михаил Ахманов - Среда обитания

Не валькирия, нет – скорее, восточная красавица! Но все-таки – Эри!

Сделав еще один шаг, девушка обхватила его за плечи, и он почувствовал на щеке ее дыхание. Жаркое, частое, взволнованное…

– Дакар…

– Что ты сделала, солнышко? Что с твоим лицом?

– Я была в ГенКоне. Я сказала им, какой желаю стать. Четыре дня и восемьсот монет… – Она перегнулась в талии, повернула головку налево, потом направо, чтобы он получше ее рассмотрел. – Теперь я тебе больше нравлюсь? Я больше похожа на ту, другую женщину, которую ты звал во сне?

Горло у него перехватило. Он думал о том, что спать с женщиной и допустить ее в свое сердце – разные вещи, столь же несоизмеримые, как похоть и любовь, телесная страсть и брак с единственной избранницей, который свершается на небесах. В прошлой жизни он был целомудренным человеком, с понятиями о любовном союзе, которые мало подходили для века двадцатого и уж совсем не годились для двадцать первого. Мысль, что другая женщина, не жена, может привлечь его, не соблазняла и не страшила, а просто была нелепой. Он получал удовольствие от разговоров с умной женщиной, красивыми же любовался, как произведением искусства, отождествляя их с балетом, спортом, танцами или иными зрелищами. Но, в сущности, все эти женщины его не занимали и даже не будили мужского любопытства – да, красивые, да, приятные и, может быть, весьма достойные, но не его. Та, что ему принадлежала, была с ним рядом. Тридцать пять лет, восемь месяцев, двенадцать дней. В днях он мог ошибиться, ибо не помнил ни сроков, ни обстоятельств перемещения в новый мир.

Да, спать с женщиной и допустить ее в сердце – разные вещи… Когда же Эри проникла в него? В сердце и в душу? Не в то ли краткое мгновение, когда он увидел ее глаза – уже не синие, а карие и блестящие, точно агаты?

– Ты мне нравилась такой, какой была, и нравишься теперь, – тихо промолвил он. – Нравишься не потому, что ты другая, чья-то копия или напоминаешь кого-то… Ты – Эри! Этого, милая, вполне достаточно. – Он прижался губами к ее волосам и прошептал: – Не знаю, зря ты это сделала или нет… клянусь, не знаю… Но все же спасибо тебе.

– Не зря! – сказала Эри, и в ее глазах промелькнуло знакомое упрямство. – Не зря, инвертор! На самом деле ты ведь не инвертор и даже не Дакар… А я – чуть-чуть не прежняя Эри. Если ты изменился, то почему бы не измениться и мне?

– В последний раз, – попросил он. – Не меняйся больше, пожалуйста. Я не хочу ложиться в постель с Элизабет Тейлор или Шерон Стоун.

– Кто они такие? Ты их знал в прошлой жизни? Тоже твои женщины?

– Не мои, общественные. Даже не женщины, а секс-символы, – смущенно пробормотал он. – Ты поможешь мне снять броню? Не знаю, что тут нужно расстегнуть и как…

– У нагрудного щитка есть клапан. Вот здесь.

Эри принялась его разоблачать, пока он описывал ей скитания в Керуленовой Яме, переход через Ключи, поиски в Старых Штреках, схватку с манки, машину-бурильщик и электрического червя, загнавшего их в поместье Бургаса. Эри слушала, кивала, и он заметил, что девушка то поворачивается к нему в профиль или анфас, то отступает на шаг-другой и смотрит на него темными блестящими глазами. Кажется, она хотела, чтоб он привык к ее новой внешности, или пыталась определить, доволен ли он ее обликом.

Закончив со своим рассказом, а заодно – с переодеванием, он спросил:

– Ну, какие еще у нас новости? Я слышал, что оружейники выиграли у стекольщиков со счетом шесть – ноль. Кажется, были беспорядки и много людей погибло? И что теперь произойдет? Фирмы Армстекла будут мстить Оружейному Союзу?

Он все еще не мог разобраться в логике местных войн, понять, чего добивались нападавшие и была ли достигнута их цель. Но эта тема Эри не занимала; видимо, случившееся казалось ей столь же привычным, как для него бунты шахтеров, крушения авиалайнеров и бесконечные войны в Ираке, Палестине и Чечне. Пожав плечами, она промолвила:

– Дела компаний не касаются Свободных. – Потом вдруг просияла улыбкой: – Я избавилась от твоей одалиски! Как ты хотел!

– Надеюсь, не Парагваю отдала?

– Нет. Вернула ГенКону за четверть стоимости. Ты не сердишься?

Он покачал головой, наклонился и прошептал ей на ухо:

– Не буду сердиться, если ты компенсируешь убытки.

Эри фыркнула.

– Прямо сейчас?

– Нет. Я устал, я грязен, я голоден. Спущусь к себе, перекушу и отдохну. Ты придешь ко мне вечером?

Она взмахнула ресницами. Определенно, ее новое лицо было более выразительным! Он боялся признаться себе, что ищет – и находит! – в ее чертах сходство с женой.

– Вечером – это когда, Дакар?

– Дьявол! Я все забываю, что здесь нет ни утра, ни вечера, ни рассвета, ни заката… Вечер – это середина последней четверти, солнышко.

– Я приду.

Он уже направился к двери, когда она сказала:

– Еще одно, Дакар. Когда я вернулась из ГенКона, со мной связался Мадейра. Разыскивает тебя, хочет видеть, зовет к себе в тупик. Пойдешь?

– Завтра, вместе с тобой. Если Крит не утащит нас в подземелья.

– Мадейра хочет сказать что-то важное. Без свидетелей.

– Но без тебя я не найду этот чертов Тоннель!

– Найдешь. Он в Бирюзовом секторе, вход рядом с инкубатором. Я объясню, как туда добраться. Если желаешь, провожу.

– Это было бы лучше, – проворчал он и вышел в коридор.

Спускаясь в свой патмент на лифте вместе с тремя девицами, раскрашенными в желто-зеленую полоску, он размышлял о преображении Эри. Оно, несомненно, не было связано с косметической хирургией – ни швов, ни шрамов, ни других следов на шее и лице, да и какая хирургия может переделать цвет волос и глаз и форму черепа? Тем более за четыре дня! Эри подверглась какой-то иной операции, по-видимому генетической, если ее производили в ГенКоне, но он не мог представить, что это было. В генетике и медицине он разбирался значительно хуже, чем в геологии, хотя о своей болезни – к счастью, уже бывшей – прочитал десяток книг. Но в них его интересовали выводы, повсюду печальные – болезнь была неизлечимой и смертельной.

Хорошо, что это уже в прошлом, решил он, выбираясь из кабинки лифта. Девицы хихикали и перешептывались за его спиной. Одинаковая раскраска и прически, похожие на взрыв вулкана, делали их неразличимыми.

Он вымылся и поел, вытащив из раздаточного автомата три банки наугад. В одной оказался нарезанный кубиками ананас, в другой – пряная грибная паста, а в третьей – мясное желе неясного происхождения – может, из червей, а может, из лягушек. Он постарался не думать об этом и наслаждаться пищей: как ни крути, она была куда вкуснее, чем пилюли капсулей.

Ложе встретило его мягкими объятиями. Усталые мышцы расслабились, веки смыкались, и плыли под ними чудные и страшные картины: фигуры Хингана и Дамаска, обвешанные оружием, ледяной водопад, грохочущий в таинственной полутьме, серые тела гигантских крыс, скалы, холмы, мхи и мерцающая растительность в Керуленовой Яме, длинные бесконечные коридоры, шершавая стена и Крит-Охотник, прижавшийся к ней, точно к любимой женщине. Он всматривался в эти видения с интересом, не как очевидец, а словно зритель, перед которым крутят нескончаемый фантастический сериал, что-то вроде Конана Варвара или Зены, королевы воинов. «Хотя у них не было ни огнеметов, ни бластеров, только мечи да кинжалы, – лениво размышлял он. – Бластеры – это уже из другой оперы, из космической… из „Звездных войн“ или „Дюны“…»